Шпана на вес золота

Пока Акимов укладывал в голове масштабы катастрофы из-за утраты двух ключевых свидетелей, упомянутые «гаденыши» мчались на электричке на три вокзала, добрым словом поминая покойного Василия. Все-таки есть свои плюсы в вольной жизни, особенно если необходимо по-тихому свалить.

38

Следующее утро выдалось особенно жарким. Из трудовых лагерей вернулись ребята, вожатых прибавилось, так что у Оли выдался законный выходной. Переделав домашние дела, она как раз колебалась между долгом и стремлением еще поваляться. Победил долг: мама просила оттащить Наталье еще два «практически почти утвержденных» образца, в которые надо было внести изменения согласно генеральной линии.

Собрав образцы в папку, девушка отправилась к хибарке Введенских.

Вокруг было мирно и спокойно, несмотря на то что день был рабочий, так и тянуло предположить, что нынче воскресенье. Беззаботно трещали в траве какие-то насекомыши, малыши под присмотром бабулек ковыряли совками песок, заунывно заводил песню «Старье берем!» невесть откуда забредший сюда старьевщик, гремели пустыми крынками возвращавшиеся «с города» молочницы, одна из них уже голосила сиреной, пытаясь согнать кормилицу с крыши чужого сарая, в которой та преспокойно проедала дыру.

Было жарко-жарко, лениво-прелениво, тихо-претихо…

Подойдя к хибаре и уже собираясь постучаться, Оля отчетливо услышала, как внутри произнесли: «Князев». Причем обладательнице голоса вроде как нечего было делать в этом доме.

«Странно. Наталья – и Палычева зазноба?» – удивилась девушка.

Больше она ничего такого не подумала, а, быстро оглядевшись – вокруг не было ни души, – легко и беззвучно скользнула за густой сиреневый куст под окном обитаемой половины хибарки.

И принялась подслушивать.

Спросили бы ее в обычное время: «Хорошо ли так делать?» – и Оля без колебаний ответила бы, что это есть дело, недостойное мыслящего человека и противоречащее морали социалистического общества. Однако именно сейчас она была склонна думать, что пионеру есть дело до всего.

– Наталья Лукинична, своим противодействием вы сами против себя свидетельствуете, – говорила Палычева пигалица («Сергеевна», – вспомнила Оля), – а ведь мне показалось, что вы меня поняли и настроены сотрудничать.

– Никак не могу взять в толк, что вы от меня хотите, – Наталья говорила совершенно иным голосом и совершенно по-другому, нежели обычно. Спокойно, размеренно, разве что чуть напряженно. И, главное, абсолютно разумно.

– У меня на руках доказательства того, что ваш супруг, Палкин Иван Иванович, не пропал, а был убит.

Наталья нетерпеливо прервала:

– Я уже все сказала. Иван начал спиваться, распускать руки. Выждав момент, когда он пришел навеселе, я подластилась, предложила еще выпить, он уснул на столе, я ударила его обухом топора…

– Остановитесь, – приказала Сергеевна, – понятно. Проверим теорию практикой: извольте, вот как раз топор. Возьмите его.

Повисла пауза.

– Что же вы, Наталья Лукинична?

– Не могу. После болезни стала слаба.

– Прекратите. Вы бы этот топор и до болезни… чем хворали, к слову? Впрочем, неважно. Не подняли бы, не сумели. Глупо, глупо. Даже не будучи экспертом, я уверенно заявляю: вашего мужа убил мужчина, любая проверка подтвердит мою правоту. Вопрос в том – который из двух: Князев или тот, кого вы выдаете за своего отца?

Голос Натальи звучал по-прежнему спокойно:

– Я не совсем понимаю это ваше «выдаете». Разве документы и тем более приговор суда, вынесенный ему, не подтверждают…

– Оставим, – прервала ее Сергеевна, – я могу сказать вам совершенно четко: ваш отец, Лука Ильич Шмайло-Введенский, расстрелян после пыток фашистами в сорок втором, похоронен на кладбище станицы Спокойной.

– Это точно? – резко спросила Наталья.

– Вот документ.

На этом месте Оле послышался какой-то шорох на необитаемой половине, как будто что-то упало, но Сергеевна снова заговорила, и стало не до того:

– Итак, человек, который по документам значится как Лука Введенский, вам не отец. Я не знаю, кто он. Ваш любовник? Муж? Сообщник Князева?

– Мне нечего вам сказать.

– Хорошо. На ваше счастье, не я веду дело об убийстве Ивана. Все, что мне удалось обнаружить, я могу передать в местное отделение милиции для решения вопроса о возобновлении дела. Но лично мне нужен Князь.

– Простите, и снова я не понимаю, – вежливо отозвалась Наталья, – мы сейчас говорим о профессоре Князеве?

– Я имею в виду Князя, он же Князев, Андрей Николаевич, который контрабандист и лишь по совместительству – сотрудник Музея истории Москвы.

От удивления Оля чуть не вскрикнула, но вовремя зажала рот руками. Вот те раз! Видимо, Наталья попыталась что-то сказать, но Сергеевна грубо ее пресекла:

– Заткнитесь. Без драм и комедий. Очень мало времени. Вот эта вещь вам что-нибудь говорит?

Тут вскрикнула Наталья – от чистого сердца и, совершенно очевидно, от немалого изумления:

– Откуда она у вас?

– Лично приобрела у Князя за презренные деньги. Сумму вам знать ни к чему, но я уверена, что с нее вы не получили ни фунта.

– Какого фунта?