Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны

После того как условия работы были обговорены, а чайная посуда убрана, Гордиевский склонился над столом и принялся выгружать все тайны, накопленные за четыре последних года, весь этот огромный и объемный груз информации, собранной и запомненной наизусть в Москве: имена, даты, места, агенты, нелегалы. Гаскотт делал конспект и лишь изредка что-то уточнял. Но Гордиевскому почти не требовалось наводящих вопросов. Он методично прочесывал кладовые своей феноменальной памяти — шаг за шагом, виток за витком. На этой первой встрече Гордиевский обследовал лишь верхние этажи своих набитых фактами закромов, но потом, когда прошло время, он перестал волноваться, и секреты хлынули из него управляемым и очистительным водопадом.

Все мы мысленно перебираем свои воспоминания, и считается, что чем чаще вспоминаешь какое-то событие, тем правдивее оно сохраняется в памяти. Это далеко не всегда верно. Большинство людей рассказывают какую-то свою версию прошлого, а затем или твердо придерживаются ее, или приукрашивают. У Гордиевского память была устроена иначе. Он запоминал все не просто в верной последовательности, но еще и поэтапно и послойно. «На каждой встрече он сообщал все новые подробности, постепенно наращивая массив сведений», — вспоминала потом Вероника Прайс. Обладатель фотографической памяти запоминает все в виде цельного и точного черно-белого изображения; память Гордиевского скорее была пуантилистской: в ней все запомненное хранилось как бы в виде рассредоточенных точек, которые лишь спустя некоторое время, когда уже были воспроизведены заново, складывались в большое и красочное полотно. «Олег был большой мастер запоминать разговоры. Он припоминал, когда, при каких обстоятельствах с кем беседовал, в каких именно выражениях… Его не приходилось направлять». Он запоминал даже случайные разговоры с другими сотрудниками во время ночных дежурств. Как хорошо обученный разведчик, он прекрасно понимал, какие сведения могут представлять интерес, а что избыточно. Информация от него поступала уже в готовом, проанализированном виде. «Он был очень проницателен, очень хорошо понимал значение каждого куска информации, и это выгодно отличало его от остальных агентов».

Вначале встречи происходили как условились — раз в месяц, затем раз в две недели, а потом еженедельно. Всякий раз, когда русский приходил на явочную квартиру, Гаскотт и Прайс уже были на месте. Они тепло приветствовали его и предлагали легкое угощение. «Он еще не отошел от культурного шока, резидентура КГБ оказалась очень неприятным местом работы, — вспоминал потом Гаскотт. — Он запомнил наизусть кучу информации. Наша главная цель была в том, чтобы наши встречи не прекращались. Мы как могли уверяли его в том, что все будет хорошо».

1 сентября 1982 года, приехав на явочную квартиру, Гордиевский обнаружил там третьего человека, поджидавшего его вместе с Гаскоттом и Прайс. Это был франтоватый, серьезный молодой человек, темноволосый и с залысинами на висках. Гаскотт по-русски представил его как Джека. Гордиевский и Джеймс Спунер впервые пожали друг другу руки. И между ними с первой же секунды родилось взаимопонимание.

Джеймс Спунер свободно говорил по-русски и был хорошим оперативником, поэтому, когда Гаскотту пришла пора возвращаться в Стокгольм, а для Гордиевского нужно было подыскать нового куратора, выбор естественным образом пал на него. Он в тот момент готовился к новой командировке в Германию, но внезапно его попросили заняться операцией «Ноктон». «Мне понадобилось около двух минут на размышление, потом я согласился». Агент и куратор молча оценивали друг друга.

«Меня коротко ввели в курс дела, и Олег оказался в жизни в точности таким, каким я его представлял, — говорил Спунер. — Молодой, энергичный, внимательный, дисциплинированный, сосредоточенный». Ровно этими словами можно было бы описать и самого Спунера. И он, и Гордиевский провели в разведке всю свою взрослую жизнь; оба смотрели на шпионскую деятельность сквозь призму истории; они говорили на одном языке — и в прямом, и в переносном смысле.

«Он не вызвал во мне ни малейшего подозрения. Ни капли, — говорил Спунер. — Это трудно объяснить, но доверие сразу или возникает, или не возникает. Чтобы научиться быстро оценивать людей, нужно тренироваться. Я сразу понял, что Олег — человек абсолютно надежный, честный и им движут правильные мотивы».

Гордиевский тоже немедленно оценил Спунера: «Он был не только первоклассным разведчиком, но и отзывчивым, добрым человеком, приверженным высоким моральным принципам, безупречно честным». Позднее он назовет его «лучшим куратором», с каким он когда-либо имел дело.