Шпион, которого я убила

Наспех попрощавшись, перескакивая через ступеньки, Ева бежит вниз, резко рвет машину с места и через двадцать семь минут уже прорывается с раскрытым удостоверением и безумным лицом в отделение номер сорок два.

— Мы его посадили отдельно от других задержанных, все-таки несовершеннолетний. — Дежурный учтив и так медлителен! — Но странно, что у работника органов сын так себя ведет, вы уж проведите разъяснительную беседу, он ведь ваш телефон не давал сначала, а когда назвал фамилию, я вас вспомнил. У нас в отделении ваше фото до сих пор висит.

— Где висит? Какое фото? — Ева плохо понимает, что ей говорят, она пытается сообразить, почему Илия приехал из Италии, не предупредив, напился и нахулиганил.

— В кабинете нашего начальника отделения. Это раньше ведь был кабинет майора Карпелова.

Ева останавливается, задержавшись рукой за стену. Кое-где облупленная зеленая краска накатывает в лицо отрезвляющей болью и воспоминанием утраты.

— Сорок второе, Западного. Здесь был кабинет Карпелова, — шепчет она, — и оперуполномоченного Января.

— Точно! — обрадовался дежурный. — Пришли. Вот он, скандалист!

Со скамейки встает, покачиваясь, Костя Вольский и выдает столько непечатных выражений, насколько ему хватает воздуха и сил, — яростным криком.

Дежурный ахает и смотрит на Еву с ужасом.

— Как ты смеешь такое — матери!

— Все в порядке. — Ева выдыхает страх и напряжение, опускается на ближайший стул и улыбается с радостным облегчением. — Все нормально. Я не мать. Я — его учительница.

32. Дочь мясника

Марго, предъявившая свой паспорт и примерно ответившая на все вопросы любопытного проверяющего — «В театр пришла за зрелищем. Зрелище оказалось потрясающим. Кто исполняет главные партии, не знаю, но Квазимодо — урод, это точно», — одной из первых покинула театр и отправилась в бар, где ее хорошо знали. Она молча села за стойкой. Бармен, кивнув, так же молча налил пять маленьких стопочек водки, насыпал в вазочку жареный фундук и распотрошил апельсин, превратив его в диковинную распустившуюся оранжевую лилию на синем с позолотой блюдце. Марго пила по одной стопочке в четыре с половиной минуты, закусывала орешками, а после последней принялась за апельсин, развернувшись к залу. В стеклянной колбе на постаменте извивался в танце юноша в набедренной повязке. Марго посмотрела на часы. Потом — удивленно — на бармена.

— Лацис гриппует, — тут же среагировал на ее взгляд бармен и добавил:

— Извините. Он просил передать, если вы будете спрашивать.

Марго, побледнев, взяла листок бумаги. Понюхала его, закрыв глаза. За несколько секунд она увидела большую кровать в розоватом сумраке ночника и юношу с завязанным горлом, листающего на кровати журналы.

— Действительно грипп, — заявила она с облегчением и развернула записку. Одно слово и две цифры. Название улицы, номер дома и квартиры. — Где это? — Марго положила записку на стойку.

Бармен вызвал такси.

Ее долго осматривали в «глазок», потом дверь открылась на ширину закрепленной цепочки.

— Я — Марго. Я хочу видеть Лациса. Юноша со всклокоченными волосами, похожий на бездомного пуделя, провел ее в спальню.

— Иди сюда, — просипел Лацис и провел ладонью по кровати возле себя, — у меня пропал голос. Ты была в баре? Я хорошо себя чувствую, температура небольшая, — он снял с горла повязку.

— Это я настоял, чтобы Лацис провел день в постели. — Пудель принес поднос с серебряным кофейником и чашками, поставил его на кровать, нежно посмотрел на Лациса и удалился, стуча пятками в паркет.

Марго огляделась. Огромная кровать под прозрачным пологом занимала почти всю комнату. Она откатила кресло к окну и села в него. Лацис встал, не отрывая своих глаз от глаз женщины в кресле. На скользком белом шелке кровати его обнаженная фигура казалась излучающей тепло, жаром пламенели скулы.

Медленно переступая изящными ступнями, он начал двигаться под чуть слышную музыку, и вдруг — резко взметнулись вверх руки, соединившись над головой изогнутыми острой башенкой ладонями. И голова изумительных пропорций, и лицо редкой лепки, заключенные в живую рамку, притягивали больше, чем тело, равного которому по красоте и нежности Марго не видела ни в жизни, ни в искусстве.

Расслабившись до полной отстраненности, до невесомости, до потери ощущения времени и пульса крови, Марго втягивала в себя танец глазами, почти не дыша.

Пока коричневая жидкость из опрокинутого кофейника не нарушила приятного пастельного сочетания тонов — тела, шелка, розового свечения ночника за прозрачным пологом — и не подтекла, постепенно впитываясь, к ступням Лациса.

Женщина встала, глубоко вдохнула воздух. Молодой мужчина сел в подушки и подозвал ее осторожным, завораживающим движением руки. Марго подошла, провела пальцем по резьбе на кофейнике, потом — по ступне рядом, потом — вверх по ноге.

Дойдя до колена, она выдохнула и пришла в себя. Достала деньги. Положила их на поднос.

— Дай руку, — попросил Лацис. Дождался, пока Марго думала — давать, не давать, потом раскрыл неуверенно протянутую ладонь и поцеловал горящими губами в бороздки судьбы.