Шпион, которого я убила

— Это трудно; Сначала нужно как минимум закончить школу.

— А сколько существует твоя контора? Сложно сказать, — задумалась Ева.

— Тайная канцелярия была создана еще при Петре Первом.

— Тайны! — мечтательно заметил Костя. — Шпионские страсти. Слежки, убийства, подкупы, секретные материалы. Ну и скука, — закончил он с отвращением.

— Зачем тогда тебе вербоваться?

— Чтобы все это уничтожить. Представь только, вместо твоей Службы — Комитет Гласности. Ка и Гэ без Бэ!

— Если ты не можешь решить, куда тебя отвезти, могу предложить приличный платный вытрезвитель. — Ева завела мотор. — Это рядом. Пока существуют деньги, будут существовать тайны. Пока будут тайны — будет сыск и шпионы. Вот такая, Костя, проблема. Ты не всегда сам выбираешь, мараться тебе или с пофигизмом семнадцатилетнего только рассуждать о переустройстве мира. И у меня такое чувство, — Ева посмотрела на Костю в зеркальце, — что ты уже замарался по уши.

— Я не хочу в вытрезвитель, — заявил Костя. Ладно. Сдам папе с мамой под расписку. Я не хочу к папе с мамой.

— Не думаю, что тебя в таком виде можно подбросить деду. Пожалел бы старика, а?

— Я его и пожалел, — ухмыльнулся Костя. — Если кого и жалел в своей жизни, так это деда. Я его так пожалел!

Ева покопалась в «бардачке», нашла валяющуюся там на всякий случай пачку сигарет.

— Куришь? — она протянула пачку Косте и внимательно посмотрела на него в зеркало.

— Нет, — покачал головой Костя. — И деду не даю. Он курильщик был матерый. До первого сердечного приступа. Я отучил. По карманам шарил, его стол обыскивал. Отучил…

— Допрос несовершеннолетнего без присутствия адвоката, — голос Кошмара в ухе.

Ева вздрагивает и тормозит. Со стуком падает сзади термос.

— Ноль часов двадцать три минуты, связь закончена. Спокойной ночи, полковник. — Она снимает микрофон и достает динамик.

— Полковнику никто не пи-и-и-ишет, — громко и заунывно затягивает Костя, — полковника никто не жде-о-о-от!

В половине второго ночи Ева ходит и ходит из одной комнаты в другую, потом — на кухню, потом — в ванную, тихими маленькими шажками — по коридору.

Все это — не включая свет. Уже по несколько раз поправлены одеяла близнецов. У Кеши осторожно вытащена книга из-под подушки. Квартира, подсвеченная уличными фонарями и странным, не затухающим даже в ненастные ночи свечением города, дышит спокойным дыханием детей, бурчит батареями, содрогается включенным холодильником. Ева и не представляла, сколько звуков присутствует здесь ночью.

Осторожно открыв дверь комнаты Далилы, Ева подходит к кровати и уже собирается запрятать под одеяло белеющую руку, как рука эта крепко хватает ее за запястье, и почти детский испуг помогает за долю секунды осознать — это не рука Далилы!

Нашарив выключатель ночника, Ева включает его и застывает от неожиданности.

— Ева Николаевна, — говорит Январь, не выпуская ее руки. — Вы бродите по квартире уже сорок две минуты.

— А где… — Убедившись, что извиняться не придется — Январь в кровати один, Ева осматривает комнату. — Где Далила?!

Январь отпускает ее руку и садится.

— Я пек блины, — говорит он медленно, разглядывая свои ступни на ковре.

— Далила пришла не одна. С нею был молодой человек, который уже в коридоре начал предлагать ей услуги массажиста. Что я должен был подумать? Вот именно это я и подумал. А главное — Далила была как бы не в себе. Ничего не понимает, говорит разные странности и умоляет этого массажиста отвезти ее в следственный изолятор. Что я должен был подумать?

— Да что ты должен был подумать, скажешь, наконец?

— Ева Николаевна, мы выпили бутылку водки.

— Ну и что? Втроем?

— Нет. Вдвоем. Далила к этому времени уже куда-то делась.

— К какому времени? — подозрительно спрашивает Ева, берет с тумбочки лампу и приближает ее к лицу Января. — Где Осокин? — переходит она на шепот, разглядев заплывший глаз Января.

— Сложно сказать, — задумывается Январь. — Когда мы решили обсудить создавшуюся ситуацию за бутылкой, он обнаружил, что его машины во дворе нет.

Далилы тоже нигде не было. Мы огорчились.

— Январь, ты пьян, — вздыхает Ева, потом ставит лампу на место и задумывается. — Или сотрясение мозга?

— У меня — нет. А у этого…

— Осокина?

— Точно. У него что-то не стыковалось в рассказе. Он говорил, что увез по вашему приказанию Далилу из Театра оперы и балета, потому что там на сцене упал труп, а в партере — люстра.

— Я все поняла. Далила на его машине поехала в изолятор к коммерсанту Жене. Ну что за день такой, черт Узнает что творится?!

— Ночь, — многозначительно поправляет Январь. — Ева Николаевна, а почему вы такая беспокойная? — Он задирает голову и смотрит на Еву одним глазом. — Садитесь, — приглашающее похлопывание рукой по кровати, — я вас успокою. А вы мне расскажете про этого коммерсанта.

Нечего рассказывать. — Ева садится рядом с Январем, сразу же замолкает, пытается нащупать что-то под собой, потом вскакивает и кричит.

— Ну что вы все время прыгаете, — морщится Январь, обхватывая голову руками, — у меня от вас в голове все содрогается.

— Что это?! — Ева, не приближаясь к кровати, издалека показывает пальцем на то место, где она присела.