Шпион, которого я убила

— Нет. Я хочу, чтобы независимая комиссия ученых подтвердила, что в передаваемой профессором информации есть элемент секретности. Что вообще устройство этой торпеды является военным секретом. И чтобы мне это сказали не военные, не специалисты Службы, а именно ученые-аналитики, которые хорошо знают расклад на военном рынке всех стран. И хочу я этого потому, что сомневаюсь как в вине профессора, так и в его невиновности. Он так странно со мной разговаривал, как с маленькой глупой девочкой. А с другой стороны — он испуган и дошел в своем отчаянии до попытки самоубийства.

— Ладно, — согласился Кошмар. — Будет вам эта ученая комиссия. Все равно, если дело дойдет до суда, без нее нам не обойтись. Подвезти вас?

— Спасибо, нет. Я знаю место, где готовят хороший глинтвейн ночью.

— Спасибо, нет, — чуть поклонился Кошмар, повторяя ее отказ. — Общественных мест не посещаю. Не знаю, как вы, а я не хочу, чтобы меня пристрелили ночью в кафе. Это неэстетично.

— Где вы хотите, чтобы вас пристрелили? — заинтересовалась Ева.

— На кладбище. Исключительно на кладбище. Я туда езжу каждую неделю и по полчаса гуляю между могилами.

— А вас никто не называл…

— Называл. Мой шофер называл меня извращением. Он позавчера сказал своей жене: «…Этот извращенец опять гулял по кладбищу. Не иначе, присматривает там себе молоденьких вдовушек».

Ева посмотрела на веселого Кошмара с нескрываемой грустью и поинтересовалась:

— В этом месте я должна рассмеяться?

— Боже упаси! Как вы уговорили старика не стреляться?

— Забрала оружие, когда он заснул после коньяка. А почему вы не вмешались? Ведь его квартира прослушивается, вы должны были знать о звонке Кости ко мне?

— Я очень рад, что вы со мной работаете, — заявил Кошмар. — Очень.

Потому что вы не только умны, чувствительны, как, впрочем, и полагается женщине, но и логичны. Ваши действия подчиняются особой здоровой логике. А действия начальства Службы — нет.

— Вы хотите сказать…

— Да. Я хочу сказать, что руководство отдела внешней разведки с удовольствием бы поставило точку в этом расследовании именно пулей из «браунинга», выпущенной профессорской рукой. Это многое бы упростило и всех устроило. Но, естественно, до того, как Дедовым был подписан отказ от показаний.

8. Балерина

У входа в подъезд Надежда настолько ослабела от потуг мысленно решить проблему со скорейшим возвращением в театр, настолько устала, представляя покачивающегося на стойке упакованного брюнета, что стала падать, предупредив в накатившей пелене бесчувствия:

— Сейчас потеряю сознание…

Помреж подхватил ее сзади и держал, прижав к себе, пока нажимал кнопки на двери. Лестница извивалась зловещими клавишами, множась стократно, и Надежда не попадала ногами на ступеньки. Тогда помреж вдруг взял ее на руки, подкинув для более удобного уложения, и Надежда спокойно констатировала: «Так не бывает!..» — и повторяла эту фразу про себя, пока ее не усадили на пол в прихожей.

— Раздевайтесь, — приказал помреж.

Надежда сидя стала расшнуровывать кроссовки. Потом стащила куртку. Она осторожно поднялась с пола и заглянула на шум в кухню. Помреж возился у стола.

Он был в фартуке. На фартуке устрашающе розовыми мордами скалились три поросенка.

— Можете осмотреть квартиру, — сказал он. Надежда осмотрела две комнаты, посетила туалет и пересчитала бутылочки с шампунем, банки с кремами, гелями, ароматическими солями, пеной для ванн, тюбики с кремами для и после бритья. Всего двадцать шесть. На зеркале — ни пятнышка.

— Большая ванная, ты заметила? Надежда уставилась на помрежа, пытаясь понять, что означает это «ты».

— Я говорю, что ванная большая, потому что сделана некоторая перестройка. Вот эта стена выдвинута в комнату. Комната, правда, стала на полтора метра меньше. Не шестнадцать квадратных, а четырнадцать и три. Ты меня понимаешь?

«Ничего не понимаю!» — с отчаянием подумала Надежда, но послушно кивнула.

— Ты можешь переночевать в этой комнате. Я сплю в большой. Но сначала сделаешь мне кое-что.

— Что?

— Сними свои идиотские очки. Надежда сняла очки. Теперь глаза прятать стало трудней.

— Теперь сними резинки с хвостов.

Надежда освободила волосы. Помреж осторожно погладил ее рукой по голове — совершенно естественным жестом. Голубовато-синие, оранжевые и зеленые концы смешались, и казалось, что каштановые волосы просто отливают неестественными цветами, как в ярком свете уличных реклам.

— И что теперь? — вздохнула Надежда.

— Иди в ванную и вымой ноги.

— Ноги?..

— Да. Именно ноги. Потому что именно твои ноги мне нужны.

Пошатываясь, Надежда бредет в ванную. Она пытается обдумать, какой такой вид сексуального извращения предполагает участие только ног. Но ее воображение, вероятно, от сильной усталости, полностью атрофировалось. Не вытираясь, босиком, с закатанными у щиколоток джинсами, она ищет помрежа и обнаруживает его лежащим на полу в большой комнате. Он лежит на животе, чуть расставив руки в стороны и повернув голову набок.

— Ты должна стать мне на спину и потоптаться там. Пятками вдоль позвоночника, с двух сторон. Ты меня понимаешь?

— Не-е-ет…