Шпион под подозрением. Спасские ворота

Через семь месяцев после бегства из Москвы они въехали на арбе в пригород древнего Ташкента — путешествие завершилось. Теперь их вряд ли узнали бы даже близкие знакомые — загорелых, в одежде с чужого плеча, с растрепанными ветром выгоревшими волосами.

В старой жизни остались даже их имена: Саша Трешков стал Сашей Левиным. Отец устроился на асбестовый завод, что и свело его в могилу раньше времени. Никогда Саша не слышал от него жалоб на исковерканную жизнь. Отец радовался музыкальным успехам сына и постоянно благодарил судьбу за то, что она оказалась милостивой к ним.

Позже, уже будучи тяжело больным, отец поведал Саше о своей тайне. Мучительно подбирая слова и запинаясь, он признался, что работал на британскую разведку. Он как бы исповедовался и перед лицом смерти просил у сына прощения за все мытарства, выпавшие на их долю по его вине. Временами отец называл имена и даже адреса. Правила конспирации уже не существовали для него; кто на пороге вечности думает о таких пустяках?

Отец назвал Зину Потапову, Анатоля, Николаеву и ее дочь Лену. Тонким высоким голосом, едва слышным в другом конце комнаты, он рассказывал сыну об их мужестве, находчивости, душевной теплоте. По его словам, таких сильных и самоотверженных людей он больше не встречал в своей жизни. Саша поклялся себе во что бы то ни стало найти их.

Это оказалось на удивление просто: когда ему исполнилось двадцать, талант музыканта привел его в столицу, где он разыскал Зину в квартире ее родителей, а Николаева и вовсе не меняла адреса. Тропинка, которую они ему указали, прихотливо петляя среди сплетений хитрости и осторожности, лицемерия и недомолвок, вывела к Джорджу Паркеру. На что Саша и рассчитывал.

Но сегодняшнее столкновение с Перминевым не входило в его расчеты, несмотря на то, что Саша давно приготовился к самому худшему. Кагэбэшник приказал ему во чтобы то ни стало убрать Лену из Москвы — уговорить ее уехать, обмануть, если потребуется — увезти силой. По словам Перминева здесь ей грозила смертельная опасность. В интересах дела чекистам надо было побеседовать с ней, но в спокойном месте, подальше от преступников и от милиции. «Все понял, малыш?» — заключил Перминев.

Саша знал: тот лжет с первого и до последнего слова. Но еще он знал, что Лену придется отдать. Другого выхода не было. От этого зависел его собственный план.

Здесь, за городом, казалось, что снега и безмолвие окутали всю Россию.

Уже смеркалось, когда Калягин подъехал к даче заместителя министра обороны. Выйдя из машины, он помедлил перед крыльцом. Под ногами поскрипывал снежок, пар от дыхания всплывал вертикально вверх, вокруг, как зачарованные, замерли березки. Калягин попытался представить себе необозримые просторы сельской России, испокон века безучастной к городской суете, именуемой политикой. Отряхивая снег с ботинок, он еще раз удивился, зачем этот старый боров Афанасьев пригласил его в гости.

Хозяин прошаркал ему навстречу, приветственно кивая.

— Как хорошо, что вы приехали, дружище. — Он протянул Калягину пухлую потную ладонь. — Добро пожаловать в мои пенаты. Правда, девочек и рулетку не обещаю, но все остальные удовольствия гарантирую. — Афанасьев подмигнул. — Для дорого гостя ничего не пожалею.

Калягин даже растерялся, когда в гостиную вошла жена Афанасьева. Лет на двадцать моложе генерала, статная блондинка с высокими скулами и яркими пухлыми губами, она поневоле притягивала мужской взгляд. А эта очаровательная манера слегка наклонять голову набок при разговоре…

— Жаль, что мой муж не пригласил вас раньше, — сказала она, смерив Калягина оценивающим взглядом.

— Я и теперь благодарен ему за приглашение.

— Чепуха. Такие люди, как мы, должны держаться друг за друга. Отныне мы будем видеться часто.

Калягин чувствовал себя неловко, сидя между супругами на диване. А после четвертой рюмки водки его кольнуло знакомое чувство тревоги. Он вдруг вспомнил давнюю, еще таллиннскую инструкцию своих британских партнеров: «Вы подписали бессрочный контракт. Не воображайте, что сможете выйти из игры, когда устанете; не расслабляйтесь ни на секунду, иначе — смерть».

Калягин потряс головой, отгоняя эти мысли. С облегчением он услышал приглашение перейти в столовую.

Комната была обставлена светлой финской мебелью. На столе, застеленном белоснежной скатертью, яркими пятнами выделялись темно-синие салфетки. Под потолком тянулись массивные балки красного дерева. В углу горел низкий широкий камин, рядом лежал круглый итальянский коврик. Чувствовался безукоризненный вкус.

— Позвольте я добавлю вам этой подливки к семге. — Хозяйка так умело наклонилась к нему с соусником, что взору Калягина открылись ее прелести. Привычной границы загара на ее груди он не обнаружил.

— Спасибо, очень изысканное блюдо.

— А вы ожидали, что я угощу вас бычками в томате? — Афанасьева высокомерно поджала губки. — Мой супруг, между прочим, командует самой мощной армией в мире.

Вздернув подбородок, она пристально посмотрела Калягину в глаза.

— Министр — пустое место, все решает Виктор, — добавила она.

Афанасьев со стуком положил вилку.