— Короче говоря, — продолжал Афанасьев, — ты всегда можешь рассчитывать на меня, но я, со своей стороны, тоже надеюсь на твою помощь. — Он откашлялся. — О спутниках ты уже знаешь. Но это не все. Дело в том, что в последнее время идет дискредитация армии. Мы всегда делали самую грязную работу: чуть ли не подтирали задницу восточным немцам, прогревали танковые моторы в Польше, не говоря уж об Афганистане, где нам попросту отрезали яйца, — и всегда нам талдычили, что, мол, это долг солдата, его судьба. Так вот, докладываю: далеко не всем солдатам нравится такая судьба. — Генерал ткнул пальцем в Калягина. — Мы не намерены мириться с такой судьбой. Конечно, мы бы уже давно предъявили свои условия, но после смерти Черненко нас оказалось слишком мало. Тогда мы упустили время. Однако сейчас, когда вопрос о спутниковом оружии стал ребром, выхода у нас просто нет. — Афанасьев подался вперед. — Могу я рассчитывать на твою поддержку?
— Ты до сих пор толком не объяснил, что именно я должен поддерживать.
— Разве? Давай попробуем еще раз и посмотрим, насколько ты сообразителен. Наш новый генсек находится у власти уже шесть месяцев. Он умен, хорошо говорит, но все это производит впечатление только в Москве. В провинции его не жалуют, как ясно показал последний съезд. Да, конечно, пока ему удается проводить свою линию, но на местах этому выскочке при любом удобном случае ставят палки в колеса. Иркутск, например, не стал ближе к Москве, несмотря на перестройку. Теперь тебе понятно?
Калягин поднял глаза на Афанасьева. Тот явно вошел в раж, произнося свой монолог. В уголках его рта запеклась пена.
— Вся эта болтовня о перестройке только раздражает людей. Надо немедленно прекратить травлю так называемых взяточников и бюрократов, а то скоро лучших людей партии поставят к стенке. Пора кончать балаган. — Генерал жестом словно отрубил что-то. — Армия, милиция… все кругом разваливается.
— Что конкретно вы собираетесь делать? — быстро спросил Калягин.
— Поднять этот вопрос на ближайшем заседании и поставить его на голосование. Если к четвергу сохранится сегодняшний расклад сил в Политбюро, то наш тракторист проиграет.
— А потом?
— Что «потом»? — фыркнул Афанасьев. — Дадим ему коленом под зад — вот что будет потом!
Раскаты генеральского хохота переполнили кабинет и выплеснулись в приемную. Но смех Афанасьева был слышен гораздо дальше, чем он мог предположить.
После работы Мэри Кросс отправилась прямиком в Международный торговый центр на Краснопресненской набережной. Там ее к четырем должна была ждать Гудрун. Они искупаются в бассейне, погреются в сауне, а потом предадутся любимому занятию дипломатического корпуса в Москве — растранжириванию денег в валютных магазинах. Это так увлекательно — перебирать в антикварной лавке полотна живописцев прошлого века или охотиться за уникальными драгоценностями и редкими мехами. Это так приятно —
Купание прошло восхитительно. Они даже поиграли в мяч вместе с приятным мужчиной, который плавал поблизости. Затем двадцать минут парились в сауне, а потом пили пиво и ели цыплят в стилизованном под немецкую пивную баре. Там к ним подсел красавец из бассейна и в конце предложил расплатиться за всех. Но неладное они заподозрили лишь тогда, когда встретили его в третий раз, в валютном магазине. Мэри и Гудрун, не сговариваясь, бросили рыться на полках и пулей выскочили в коридор. Спустившись на стоянку автомобилей, они обернулись как раз вовремя, чтобы заметить его в четвертый раз: он стоял в дверях и пристально смотрел им вслед.
«Ничего страшного, — успокаивала себя Мэри. — В конце концов, это Москва, город, где принято подозревать всех и каждого в отдельности».
Но почему за ней стали следить именно сейчас и так демонстративно? Предупреждают? Что это — обычное профилактическое наблюдение или замаскированная угроза?
Мэри оглянулась вокруг. Мрачные серые улицы, хмурые закутанные фигуры, бредущие по ним… Кто ей ответит?
Скудное уличное освещение в Москве на руку преследуемым и не кстати преследователям. Но на этот раз Сашу держали на крепком поводке.
Возле Сандуновских бань его караулил темно-зеленый «мерседес» с включенным мотором и дворниками, усердно счищающими снег со стекла. Внутри сидели трое мужчин, которые хоть и курили без перерыва, но чувствовали себя бодро. Их дежурство началось всего час назад, и они рвались в бой. Тем не менее, мальчишка дался им нелегко. Он как ошпаренный выскочил из бани и в последний момент успел заскочить в закрывающиеся двери автобуса, отползавшего от остановки.
Саша мысленно поздравил себя, пассажиры «мерседеса» — себя. Лишь одно раздражало и его, и их — уж слишком медленно тащился автобус, делая остановки у каждого столба, а потом и вовсе остановился.
Женщина-водитель, тихо матерясь, вылезла из кабины, открыла крышку мотора и нырнула туда с головой. Наружу остались торчать только ее слоновые ноги в сапогах и обтянутая юбкой объемистая корма. Мужики в автобусе поначалу зубоскалили, но вскоре воцарилось угрюмое молчание. Действительно, смешного было мало.