Шпицбергенский дневник

Кстати, залив этот был назван так английским китобоем Джонасом Пулом ещё в 1610 году по той причине, что, сошедшие на берег в этом заливе моряки принесли оттуда на борт корабля олений рог. Вот Пулу и пришла мысль назвать залив Хорн Саунд, что означало «Роговый залив». Значительно позже после многочисленных интерпретаций этого наименования на разных языках остановились наконец на нынешнем норвежском варианте произношения «Хорнсун».

Там и обустроились поляки, работой которых в настоящее время руководит директор польского научно-исследовательского института Пётр Гловацкий.

Мы с ним были давно знакомы. Каждый год их научное судно приходит на Шпицберген, менять сотрудников, отвозить кого-то в отпуск, доставлять оборудование, продукты питания и проводить исследования на плаву. Мне доводилось бывать на их небольшой, но уютной станции в Хорнсуне и встречаться с поляками в Баренцбурге. Иной раз помогали друг другу, чем могли. Поляки в настоящее время хорошо торгуют на международном рынке результатами своих исследований. Тем и живут, как я понимаю.

Ну а из предпринимателей одиночек, одним из первых в Лонгиербюене появился немец, житель бывшей Восточной Германии Андреас Умбрейт. До него, по-моему, появился здесь Англичанин Робин Бузза, но о нём речь впереди.

С Умбрейтом мы встретились впервые зимой, то есть в полярную ночь

1991 года, когда я был ещё только переводчиком при уполномоченном треста Александре Васильевиче Ткаченко. В центре посёлка на улице в метель возле почты мой шеф представил меня попавшемуся нам навстречу худощавому относительно молодому человеку без шапки и, назвав его интересной личностью, пояснил, что Андреас не только занимается туризмом в качестве гида, но и написал даже путеводитель по Шпицбергену.

Встреча, хоть и весьма краткая на морозе мне запомнилась. Однако в то время пользоваться услугами Умбрейта нам не было нужды, так как Александр Васильевич сам садился за руль ещё имевшегося у нас «жигулёнка», после всех дел в посёлке, переговоров и бесед мы отъезжали к дому у горы «Сахарная головка», на первом этаже которого располагалась двухкомнатная квартира треста. Там доставали привезенную с собой из Баренцбурга пищу, бутылку водки и садились ужинать.

К особо пьющим мы себя не относили, но в мороз да перед сном, да с огурчиками, ветчиной и сыром, почему же не выпить слегка для поддержания тонуса? К слову сказать, как переводчику, а впоследствии уполномоченному треста, мне приходилось очень часто участвовать в различного рода приёмах, застольях и прочих питейных мероприятиях, во время которых я никогда не отказывался пить спиртное, но пил всегда очень мало, то есть практически одну или максимум две рюмки для того, чтобы не вызывать на себя внимание излишней трезвенностью, но в то же время постоянно оставаться трезвым, ибо моя работа с языком всегда того требовала.

С Умбрейтом мы начали сходиться, пока окончательно не подружились, несколько позже. К тому времени в 1992 году в связи с ухудшением экономической ситуации в нашей стране, а потому и у треста «Арктикуголь», было приказано отправить нашу машину из Лонгиербюена судном на материк. Руководству треста показалось дешевле списать автомобиль и отдать его кому-то из главных, чем продолжать эксплуатировать на Шпицбергене. Это было странным, но такова была реальность нового времени — пользуясь случаем, отрывать у государства всё, что можно, для личного пользования. Вскоре и от квартиры в Лонгиербюене пришлось отказаться, так как у треста не хватало денег на арендную плату, составлявшую в то время три тысячи норвежских крон в месяц.

Отказалось от квартиры и консульство. Закрыли представительство «Аэрофлота» в аэропорту «Лонгиербюена».

Всё это создавало трудности в первую очередь мне, человеку, которому чаще всего приходилось бывать в норвежском посёлке. Сначала транспортную проблему помогал решать начальник норвежской почты Педерсон. По обыкновению я звонил ему из Баренцбурга и сообщал, к какому времени прибуду в Лонгиербюен, и точно к назначенному часу почтовая машина появлялась либо у вертолёта, либо на причале, куда мы подходили своим буксиром. Вообще-то очень скоро у меня появилось великое множество друзей среди норвежцев, почти каждый из которых имел машину и время от времени подвозил меня. Так что я особенно и не страдал от отсутствия транспорта.