Шпоры на кроссовках

Теперь и Колька увидел тех, кого так испугались эллины. Вдоль деревьев с двух сторон подкрадывались низкорослые чернобородые люди в яркой одежде, с небольшими щитами за спиной и обнаженными короткими мечами. Их было четверо, но еще двое — верховых, на тонконогих лошадях под разноцветными попонами — маячили подальше, держа в руках веревки.

Увидев, что они обнаружены, мидяне с протяжным улюлюканьем бросились вперед уже не пытаясь скрываться. Колька успел лишь заметить, как Филипп с криком: «Эгой!» — швырнул в лицо одному из врагов свой плащ, а после этого сильный толчок сшиб Кольку с ног, в нос ему ударил непередаваемый запах пота и грязной ткани.

Мальчишку спасло то, что налетевший на него мидянин не собирался его убивать. Приставив слегка искривленный меч к горлу Кольки и что-то прохрипев, он левой рукой начал разматывать веревку, уверенный, что теперь жертва никуда не денется.

Пожалуй, дня три назад Колька и в самом деле замер бы в ужасе. А сейчас его охватила злость. И от этой злости он увидел, что мидянин ниже его ростом, меньше весит, не такой массивный — не здоровее какого-нибудь шестиклашки из колькиной школы. И, наверное, плохо кормленый.

Не пытаясь схватиться за лезвие, Колька оттолкнул от себя кулак с рукоятью меча и, забросив ногу на горло устроившегося на груди мидянина, простым броском скинул его с себя — тот не имел ни малейшего представления о борьбе и полетел кувырком, а Кольке запомнились его изумленные глаза. Мальчишка вскинул вторую ногу, продолжая удерживать выронившего оружие врага на земле — и треснул его пяткой в пах, от чего мидянин вскрикнул и отключился. Колька окончательно спихнул его с себя и вскочил.

Впрочем, только за тем, чтобы упасть снова — от сильнейшего рывка аркана, накинутого ему на плечи. Он успел увидеть оскал зубов в бороде заарканившего его всадника, а через миг позади всадника на седле оказался Филипп, мелькнул кинжал — раз и другой — и веревка ослабла.

— Ушел, разрази его гром! — послышался голос Антонина, и Колька, неловко поднимаясь, увидел, как тот со злостью и очень сильно метнул подхваченное с земли короткое копье вслед мелькнувшему за деревьями второму всаднику. Все четверо пехотинцев лежали на земле неподвижно, у одного в животе Колька увидел вогнанный до рукояти его собственный меч, у другого была неправильно-далеко откинута назад голова, торчала черная борода. — А все-таки отбились, — Антонин подошел к Кольке и помог освободиться от аркана. — Они хороши вшестером на двоих, а трое — им уже много… Тебя не иначе, как послали боги, македонянин-Николай.

— Воняют, как козлы, — сказал Филипп, подходя с мечами в обеих руках. — Надо уходить. Быстро. Этот приведет своих.

— Да, уходим, — спохватился Антонин, взвесил щит на руке, поморщился: — О небо, какой легкий… Вот, держи, Николай, — и он подал Кольке один из подобранных мечей, а сам вооружился вырванным из мертвого тела, хладнокровно на него наступив и дернув.

— Не умею я им пользоваться, — отозвался Колька, поднимая свою рубашку. Его начала колотить дрожь. Филипп, деловито рывшийся в седельных сумках всадника, хмыкнул, а глаза Антонина полезли на лоб:

— Ты — сын свободного человека и свободный человек — не умеешь владеть оружием?!

— Может он беглый раб, — заметил Филипп, но тут же вздохнул, подошел к Кольке и положил ладонь ему на плечо: — Прости мой язык. Ты смелый. Хотя и врал, что не знаешь панкратий, я такого приема не видел.

— Кстати, — заметил Антонин, с неподражаемым хладнокровием подходя к вырубленному Колькой мидянину и нацеливаясь ему в горло, — добьешь его сам?

— Пусть живет, — Колька с трудом справлялся с пляшущей челюстью. — А про оружие… это… я имел в виду — у нас в Македонии мечи длиннее. Мне непривычно, короче.

— Это правда, — заметил Филипп, — я видел их мечи. А мидянина надо убить.

— Если он в моей власти — пусть живет, — твердо сказал Колька. Антонин пожал плечами:

— Милосердие к врагу — причуда богов… Как знаешь, Николай. Но меч все-таки возьми.

«Вернусь домой — запишусь в военный клуб, — решил Колька, взвешивая в руке трофей. — А то что за фигень — винтовку дали — не знаю, что с ней делать, меч сунули — та же заморочка…»

— Пацаны, — решился он, — только не удивляйтесь. Я когда убежал — я головой стукнулся… сильно. Какой сейчас год?

— Первый, — без особого удивления отозвался Антонин. — Первый год семьдесят пятой Олимпиады[14].

— Ценная информация, — вздохнул Колька. — Это ничего, если я пойду с вами?…