Шрам на сердце

— Вы слышали про «зеленую школу» Сухомлинского? Я уж не говорю о педагогическом таланте этого человека — возьмем лишь его «зеленую школу». Вместе с детьми создать школьный сад, создать цветники и чтоб это делалось не только руками, но и душой. Тогда каждое деревце, каждый цветок в глазах ребенка будет им же созданное чудо. А у этой особы под рукой записная книжка с цитатками. Это для нее весь Сухомлинский… А Януш Корчак? Стыдно сказать, но некоторые в нашей школе имеют самое туманное представление — кто это такой? Для меня он наивысший пример человечности! Пошел с детьми, со своими воспитанниками в газовые камеры Треблинки, хотя мог остаться жив и цел. Даже фашисты, считаясь с его именем, известным всему миру, сказали: «Детей мы заберем, а вы свободны». А он пошел с детьми. Показал, каким должен быть человек в нечеловеческие времена. У меня уже целая библиотека, сотни статей из газет и журналов о Корчаке и Сухомлинском. Кстати, и Сухомлинского гитлеровцы пытались убить на фронте. Не убили, но сократили жизнь.

— Вам надо учиться, Володя. В школе нужны именно такие, как вы.

— Учусь. — Он вздохнул. — Заочно. Нелегко…

— Какой факультет?

— Исторический… Штудирую ту самую историю, о которой Москалюк где-то вычитал, что она еще никого ничему не научила.

Все наши разговоры с Володей вертелись вокруг близких ему тем — дети, школа. А как заговорить о личном? Он может сразу замкнуться, сдвинуть брови и, из вежливости слушая, думать: «Этот седой тюлень тоже взялся меня поучать. Какая скука!..» Либо вспыхнет: «Это мое личное, сокровенное, моя боль. Неужели каждый должен щупать пальцами и давать рецепты?!»

Я спустился к морю, побродил вдоль берега. День был хмурый. Серое небо. Серое море. Горы в тумане.

Именно в такой день серая тоска томит сердце и хочется вырваться из нее любым, пускай даже неожиданным способом. Сесть на пароход — какой угодно, куда угодно; вскочить в дальний автобус, не спрашивая маршрута; помчаться на аэродром и купить билет на самолет: «Куда вам?» — «В ясный день». А есть ли такой маршрут в расписании авиарейсов?

Возле гостиницы «Таврида» ко мне подошел незнакомый человек и деловито спросил:

— Ну как, друг, вознесемся на небо?

Было ему за сорок. Одет, как все местные, уже совсем по-весеннему. Без пальто или плаща. С непокрытой головой. Еще довольно густые волосы слегка взлохмачены.

Может быть, это и есть то, что мне нужно?

— А как попасть?

— Нормально. Подвесной дорогой.

Он показал на вагончик — тот, покачиваясь, полз вверх.

— Это уже небо? Я думал…

— Не надо думать. Небо!

— А что на этом небе?

Взглянув на меня с безмерным презрением:

— А-а, приезжий… Ресторан! Надо знать. А потому что высоко — называем небом. — И печально добавил: — Надо знать! Давай вместе. Хотя вижу, ты из этих… — брезгливо скривил губы: — Интеллигентиков.

— И непременно надо?

— Вот так! — провел ребром ладони по горлу. — Дома поссорился. Друзья — тьфу! Продадут за копейку. Утопился бы — море холодное. Выходит, одна дорога, — поднял палец вверх. — А ты про какое небо думал?

Я пожал плечами:

— Должно быть, у каждого свое небо.

Теперь его лицо исказили злость и презрение.

— Все в одну дуду. Иди ты ко всем чертям! — и плюнул под ноги. — Тьфу!

Я пошел. Правда, не по тому данному мне неопределенному маршруту, а в лечебницу, в свою третью палату.

13

У крутой лестницы я лицом к лицу столкнулся с Ириной и, захваченный врасплох, стал неловко оправдываться:

— Простите… Я не успел еще поговорить с Володей. Вы понимаете… Он так нервно все воспринимает, он…

«Почему он? — меня душил стыд. — А почему не ты и твое малодушие?»

Она слушала мою бормотню и светло улыбалась.

— Уже не надо. Он был у Алексея Павловича. Дома. Вся семья собралась.

— Значит, поговорили! — обрадовался я. И смутился, что это глупо вырвалось у меня.

Ирина взглянула на меня, как на малое, неразумное дитя.

— Ужинали вместе. Шутили. Вспоминали какого-то забавного Дударика. Семья собралась! Может быть, там и разговора о нас не было. Он увидел семью… Был сегодня такой ласковый, тихий, — она засмеялась. — Вы ничего ему уж не говорите.

И пошла легким шагом.

Вместе с чувством облегчения какой-то едкий, неприятный комок встал в горле. Не доискался путного слова! Его нашел Алексей Павлович. Хотел бы я знать, что он говорил Володе, ведя его к себе домой? Хотел бы я услышать шутки насчет забавного Дударика. Мне тоже — до боли в сердце — захотелось побывать в таком семейном кругу, чтоб стать потом ласковым, задумчивым и тихим.

До сих пор Володя взрывался чаще всего тогда, когда его задевали упреком. Сейчас он сам искал собеседника. И уже не для споров.