Шрамы как крылья

Положив платье на место, Асад нахлобучивает шляпу Железного Дровосека, сгибает руки в локтях под прямым углом и изображает кошмарный танец робота. Я надеваю остроконечную черную шляпу ведьмы, а Асад меняет жестяную шляпу на маску льва со спутанной гривой.

– «Смелость не в том, чтобы не бояться. Смелость в том, чтобы встретиться со страхом лицом к лицу». – Он встает в позу, правда, ничуть не страшную.

– Слишком легко – это из «Продавцов новостей»[16]. – Я стягиваю с него маску. – Легко рассуждать о смелости тому, кто прячется в осветительной кабинке.

– Туше, дорогая моя. Туше. – Порывшись в шкафу, Асад вынимает пару ярко-красных туфель и сует их мне в руки.

Я щелкаю каблуком о каблук. Три щелчка – пуф! – и ты дома. У Дороти ведь получилось?

Кто-то идет по сцене. Переглянувшись с Асадом, я кидаю туфли обратно в шкаф. Заслышав голос Кензи, Асад прижимает палец к губам.

– Даже не сомневаюсь, что это Пайпер ее надоумила! – говорит Кензи.

– Роль ведь маленькая, – заявляет чей-то высокий голос.

Наверное, подружка Кензи с короткими волосами.

– Не в этом дело, – огрызается Кензи. – Это наверняка хитрый план мщения. Пайпер винит в аварии меня, вот и выставляет напоказ свою новую подругу.

Асад поднимает платье, словно спрашивая, записалась ли я на прослушивание. Я решительно мотаю головой.

– Может, она еще не получит роль.

Кензи фыркает:

– Получит, даже не сомневайся. Это ж каким чудовищем нужно быть, чтобы отказать ей?

– Таким, как ты, – парирует ее подруга.

Она мне уже почти нравится.

– Чудовище здесь не я, – громко заявляет Кензи. – Я по-настоящему беспокоюсь о ней. Она ведь не знает, что выставляет себя на посмешище, надевая этот парик. Она в нем словно кукла-тролль, а играет ею Пайпер. Позволить ей выйти на сцену – это будет просто жестоко. – Кензи понижает голос: – Разве что дать ей роль ведьмы, раздавленной домиком Дороти? С этой она точно справится.

От их болтовни меня отвлекает Асад, который зачем-то вытягивает лестницу, прикрепленную рядом с нами на стене.

– Что ты делаешь? – шепчу я.

– То, что должен был сделать еще в прошлый раз.

Асад взбирается по лестнице, на миг замерев, когда раздается скрежет. Мы оба бросаем взгляд на занавес, но он не шевелится, и девушки не прерывают разговор. Асад поднимается на высоту моего роста и тянется к брусьям, на которых висит тяжелый главный занавес. Улыбнувшись, он показывает мне пальцы и беззвучно считает: раз, два…

– Три! – Асад щелкает металлической застежкой, и тяжелый бархатный занавес падает на сцену, накрывая подруг.

Они громко визжат.

Асад торопливо спускается.

– Бежим! – Он несется к выходу, и я, придерживая парик, мчусь по проходу за ним.

Мы распахиваем двери и уже почти выбегаем…

– Ава! – Кензи стоит посреди сцены – руки в бока, волосы торчат в разные стороны.

Асад вытаскивает меня за дверь, оборвав мой неожиданный паралич. В коридоре он победным жестом вскидывает вверх кулак, а я с трудом перевожу дыхание. Сердце бешено стучит, грозя выскочить из груди. В последний раз я так бегала еще до пожара.

– Ну и кто прячется в осветительной кабинке? – орет Асад на весь коридор. – Теперь ты просто обязана записаться на прослушивание, чтобы утереть нос Кензи.

– С чего это вдруг? – умудряюсь я спросить между судорожными вдохами.

– Кензи знает, что ты ее слышала, так что если откажешься, то она выигрывает.

Я качаю головой. Сердце бьется медленней – уже не галоп, скорее, бег трусцой.

– Ну и пусть выиграет. Или по сценарию не положено? К тому же как я могу отказаться, если я вообще не записывалась на прослушивание? А вот ты своим поступком нарисовал у меня на спине огромную мишень.

Глянув на что-то позади меня, Асад морщится и разворачивает меня к списку участников прослушивания.

– Кажется, мишень уже была на твоей спине.

Сердце вновь срывается в галоп при виде двух слов в последней строчке списка: Ава Ли.

Глава 21

Я знаю, что это сделала ты.

No hablo ingles[17].

Я не буду этого делать.

Что именно?

Ты знаешь что!

Да ничего я не знаю.

Ты невыносима.

Спасибо.

По крайней мере, подумай об этом. Ты в долгу перед собой.

Будто я могу не думать о прослушивании. Думаю о нем даже во время ежемесячного обследования, пока пальцы доктора Шарпа скользят по моим шрамам.

Было бы здорово снова петь. Мне этого не хватает. А еще я представляю, как взбесится Кензи, если я выиграю эту войну за всех рабочих сцены, Пайпер и девушек в банданах, скрывающих отсутствие волос.

Но больше всего мне хочется стать кем-то другим, не Обгоревшей.

Но затем я представляю, каково это будет снова выйти на сцену, стоять перед публикой, которая будет изучать меня, рассматривать. С таким же успехом можно мечтать о полетах над радугой. Я не смогу петь перед зрителями. Только не с таким лицом.

Доктор Шарп делает пометки в моей электронной больничной карте, и я вновь возвращаюсь мыслями к стерильной смотровой комнате.

– Заживает хорошо, – говорит доктор.