Единственная лампа в палате заморгала, и Рино надеялся, что хотя бы генератор не отключится. Шевеление в постели, судорожный вдох, и Боа снова затих.
Когда-то он был сложным ребенком, не способным контролировать свои действия, так же, как и Иоаким? Может быть, именно поэтому его засосало в водоворот злодеяний?
И все же далеко не все были готовы простить и забыть. Каспара ежедневно заботится о жестоко изнасилованной, Симскар лишился возможности говорить, а вот у Улава Риста неожиданно появился свидетель, от которого понадобилось срочно избавиться. С того дня, когда нога Боа коснулась берега Рейне, прошлое готовилось настигнуть его, вопрос заключался лишь в том, когда это произойдет.
И все-таки Рино прекрасно понимал, что лежащий перед ним человек подвергся невероятной жестокости.
— Кто такая Алине? — прошептал он.
Боа на секунду замер, но затем дыхание восстановилось.
— Вы хотели, чтобы Алине все узнала, не так ли?
С постели раздался сдавленный стон.
— Правда за правдой, — добавил Рино, затем встал и вышел из палаты.
Глава 70
Бергер Фалк расхаживал по берегу. Мощные порывы ветра постоянно толкали его к отвесным горным склонам, во многих местах пронизанные следами бурения. Он вспомнил. Истерически рыдающая девочка подбирает свою окровавленную одежду. Ошеломленные родители бродят от дома к дому в поисках виновника. Взгляд матери, наблюдающей, как мальчик Бергер яростно мотает головой, отвечая на вопрос, взгляд, который еще много недель преследовал его. Страх, что Боа обо всем расскажет, проболтается о случившемся следующему, кого посчитает достойным своей симпатии. Девочка с недоверчивым взглядом будет являться ему во сне еще много месяцев, пока он не убедит себя в том, что никакого злодеяния не было. И тогда он наконец обретет покой.
Но сейчас все появилось снова. Поэтому он ходил по берегу, мечтая навсегда оставить эту историю позади.
Он едва мог разглядеть дорогу. Мир вокруг него казался стертым, и в этой дождливой мгле всплывали все новые и новые темные воспоминания. Оказалось, что два котенка выжили после расправы, устроенной Боа. Несколько дней они прятались, а потом все-таки выбрались наружу. Несколько недель у него ушло на то, чтобы завоевать их доверие, но в конце концов они привыкли к нему и разрешали даже подержать себя на руках. Он чувствовал, что должен защитить их, и это чувство было сильнее всего, что он когда-либо испытывал.
Дело было вечером, надвигалось ненастье. Он стоял в темноте на вершине холма, держа в каждой руке по котенку. Вдруг у него за спиной раздался голос.
— Брось этих гаденышей! — В руке отец держал большой гаечный ключ.
Он покачал головой и крепче прижал к груди котят. Отец повторил свой приказ, но он не послушался.
— Брось, черт тебя подери! — отец схватил его за левую руку и сильно сжал ее. От боли у мальчика выступили слезы.
— Брось, я сказал!
Отец прорычал эти слова прямо ему в ухо, но он прижимал к себе котят, держась за них как за последнюю надежду. Отец дернул его к себе и сжал руку сильнее. От боли у него перехватило дыхание, но что-то внутри него придало ему сил противостоять отцу, и он не разжал руки. Лишь когда пальцы треснули, ладони разжались. Услышав, как сломались его пальцы, он был настолько поражен, что даже не почувствовал боли. Он стоял неподвижно, а котята разбегались по холму.
— Удрали, черти!