Шторм на Крите

Снова вытерла лицо салфеткой, закрыла сумочку, отложила ее в сторону, словно говоря, что плакать она больше не станет и сумочка ей не понадобится, и села, устремив взгляд на Антона Ильича. Ей и впрямь как будто стало легче. Спина ее распрямилась, подбородок приподнялся, глаза смотрели все еще с грустью, но уже спокойно и даже торжественно, как будто вся ее речь была подготовкой к высшей точке их разговора, и точку эту теперь предстояло поставить Антону Ильичу.

А он сидел как плитой придавленный. В груди его с новой силой вспыхнула обида на женщину, которая, по неведомой ему причине, как будто взялась мстить ему за что-то. Мстить расчетливо, обдуманно, так, чтобы ударить побольнее. За что она так его ненавидит? Пусть он был ей неприятен, пусть она высказала бы свое мнение о нем открыто, пусть препятствовала бы его свиданиям с Юлей – он мог бы это понять. Но ей для чего-то понадобилось разыгрывать доброе к нему отношение, а затем нанести удар в спину и попытаться отнять у него самое дорогое, Юлю, да еще таким низменным, отвратительным образом! Подумать только, до чего ж беспринципная женщина!

Юлин рассказ вернул его в переживания прошлых дней – напрасно он полагал, что они остались в прошлом. Он чувствовал, как благословенные мгновения, что наполняли его сердце вчера, постепенно угасали, мечты о Париже и о прогулках по золотым дорожкам Люксембургского сада безнадежно таяли и по капле вытекали из души. Юля – его нежная Юля, смеющаяся самым звонким на свете смехом, который он так любил, теперь сидела перед ним непохожая сама на себя, чужая, настороженная, глядящая на него как на врага и готовая обвинить в том, чего он не совершал. Точно как мать, подумал Антон Ильич. И даже голос у нее стал как у матери.

Юля ждала, а он все глядя куда-то вперед и ничего не говорил. В ресторане никого не было, и они по-прежнему сидели вдвоем, никто их не тревожил. Наконец он вздохнул, надел очки и заговорил:

– Я не хотел заводить этот разговор. Не потому что я виноват перед тобой – я ни в чем не виноват, а потому…, – он кашлянул и произнес твердым голосом, – потому, что это касается твоей матери.

– Мамы?

– Да.

– Причем здесь мама?

Антон Ильич стал рассказывать. Он начал с того самого случайно подслушанного разговора, с которого впервые зародилась в его душе тревога. Теперь настала очередь Юли удивляться. Она вся подалась вперед, лицо у нее вытянулось, глаза распахнулись, и она едва сдерживала себя, чтобы не прервать его. Было видно, что она ожидала услышать что угодно, только не это. Но теперь Антон Ильич показал ей жестом, мол, дай уж и мне договорить. И ей ничего не оставалось, как слушать.

Он рассказывал все, как было. Про то, как он ждал ее весь вечер, как хотел поговорить и объясниться, как изнывал в одиночестве, как звонил ей посреди ночи, испугавшись за ее здоровье, как потом распахнул дверь, ожидая увидеть ее, и как увидел Наталью.

– Так ты ей открыл? – не выдержала Юля.

Антон Ильич кивнул.

– Поверь, она пришла не для того, чтобы говорить о нас с тобой.

Он посмотрел на нее, молчаливо договаривая то, что хотел сказать, но не желал произносить вслух. Поняв, что именно он имеет в виду, Юля почти закричала:

– Нет! Ты все не так понял!

Антон Ильич молчал, а Юля схватила его за плечо и, приблизив лицо, снова повторила, заглядывая ему в глаза:

– Ты все не так понял! Она хотела помирить нас! Она мне сама говорила!

– В таком виде?

– В каком? В каком виде?!

– В прозрачном халате? В туфлях на шпильке?

Юля замерла на мгновенье, словно поперхнулась, а Антон Ильич сказал:

– Можешь спросить у Эвклида, он ее тоже видел. Мы втроем вышли от меня, проводили ее до главного корпуса и там попрощались.

– Ты что-то не так понял, – снова возразила Юля. – Она хотела поговорить с тобой о нас.

– В два часа ночи?

– Да просто… Да тебя просто не было в номере! Она пришла бы раньше!

– Как это, не было? Я думал, ты придешь, я ждал тебя. Как я мог не быть в номере?

Юля замотала головой:

– Все равно! Да пойми же, тебе это просто показалось. Мы разговаривали с ней в тот вечер. Она видела, что я обиделась на тебя, что не хотела встречаться с тобой ни за ужином, ни потом. Она подумала, что она должна вмешаться, потому волновалась за меня. Она знает мой характер, и решила помочь, пока я дров не наломала. Ты просто неправильно все понял. Тебе все это показалось! Она приходила, чтобы помирить нас!

Бедняжка, думал Антон Ильич. Как искренне она доверяет матери! И не догадывается о том, что та крутит и вертит ею, как пожелает.

– Она бы никогда так не поступила, – продолжала настаивать Юля.

– Давай не будем спорить…

– Но она не такая! Пойми же ты!

Она в отчаянии сжала руки, голос у нее срывался.

– Пойми, она же просто хотела помочь нам!

Антон Ильич вздохнул:

– Давай не будем спорить. Я расскажу тебе, что было дальше, а ты сама решай, чему верить.

Юля с досадой вздохнула, отодвинулась назад на стуле и с неохотой приготовилась слушать.

– Я не знал, как сказать тебе об этом. И до сих пор не знаю. Я понимал, как неприятно тебе будет это слышать.

– И решил не говорить мне ничего? – с упреком спросила Юля.