Штормовое предупреждение

Составили ориентировку для всех отделений ЧК по Крыму о проверке по агентурным и регистрационным документам лиц, имевших контакты с капитаном Стеценко, и я вызвался лично отвезти бумагу Реденсу.

До вечернего поезда в Симферополь ещё оставалось время, и я, собрав вещи и достаточно щедро, хотя и без излишеств, рассчитавшись со столь удачно послужившим мне «Бристолем», отправился на Наваринскую, в дом 33.

Нина уже была в курсе событий прошлой ночи и сегодняшнего утра: Тамара Пожарова, едва выйдя из отделения милиции, позвонила Ольге Фесенко, – в квартире старшего телеграфиста был установлен телефон. Позвонила, вкратце рассказала о произошедшем и упомянула о моей миссии «общественного защитника». Не зная, конечно, что информацию об этом «слил» ей специально проинструктированный Гагик и дополнил Лукьянов. Ольга, естественно, тут же побежала всё рассказать своей подруге Нине Лавровой. Но затем прошла ещё по двум адресам, – их зафиксировал и об этом доложил агент, предупреждённый о возможности такого развития событий.

Нина, понятно, была взволнована и огорчена, хотя и не слишком удивлена произошедшим. Во всяком случае, в том, что касалось задержания Яковлева. Она, кстати, избегала называть его по имени, – наверное, не только Ольге была известна история о «добром унтере» Евгении Васильевиче. Что же касается «бедняжки Мари», то Ниночка понимала: рано или поздно женщина окажется за решёткой, поскольку – а это уже было не новостью для меня, – её удостоверение личности было несколько, всего-то на две буквы, подправлено. И та, настоящая Мари Муравская, генеральская дочь, смолянка, свояченица двух старших офицеров, офицерская вдова-мстительница, переводчица при штабе французского экспедиционного корпуса в Крыму, стала называться скромной обывательницей Марией Моровской, живущей частными уроками. Возможно, какое-то время это и продолжалось бы, да вот нервы у неё сдали из-за яковлевских выходок, и пожаловалась Мари тётке из жилконторы; а в результате – придирчивая проверка документов…

Разубеждать Ниночку в правильности такой версии задержания Муравской было совсем ни к чему.

Я сообщил, что уезжаю, но ненадолго, на неделю всего. Не уточняя, что этот срок определён для «проработки» Петровского и подготовки писем – от него и ещё от пары бывших офицеров, с которыми он якобы связан.

Писем в Константинополь.

Ниночка заметно расстроилась в связи с моим отъездом, хотя вскоре утешилась, когда я, как бы в гарантию своего непременного скорого возвращения, заплатил ей наперёд за полдюжины занятий. И разговор то на русском, то на английском плавно перетёк от языка к его носителям, к леди Энн-Элизабет, которая, оказывается, недавно прислала весьма любезное письмо, и Кавказу, на котором Нина, ещё институткой, собиралась с женихом побывать, да вот не сложилось…

В Симферополе

Времени принять меня у Станислава Францевича не было до самого обеда. Четыре часа в приёмной торчать мне не улыбалось, но и по малознакомому и ещё менее привлекательному в эту пору года городу ходить не хотелось. Но неподалёку, в доме, аляповато изукрашенном помесями драконов с морскими коньками, обнаружился полупустой в это время трактирчик, и я, ангажировав отдельный столик подальше от входа, за парой чашечек недурственного кофе и съедобным, кажется, кубете[9] ещё раз просмотрел и дополнил список просьб и пожеланий, с которым следовало обратиться к Реденсу.

Сам товарищ Стах обедал прямо в своём прокуренном кабинете.

– Ты в курсе, – спросил Реденс, отодвигая тарелку с остатками картофельного пюре и хребетиками керченской хамсы, – что на днях будет опубликован Декрет ВЦИК о полной амнистии рядовым участникам Белого движения, воевавшим в военных организациях контры?

– Деникина, Врангеля? – только и спросил я.

Станислав Францевич кивнул:

– Да, вплоть до армий Булах-Булаховича и Юденича. Но с оговорками, конечно. Тех, которые сейчас в Польше и Прибалтике… и в Румынии.

– То есть основную массу войск, ушедших из Крыма, это не коснётся?

– Пусть их пока Антанта кормит, – кивнул Реденс и придвинул ко мне тарелочку с двумя кусками хлеба. – Угощайся. И чай с настоящим сахаром.

Я поблагодарил и отказался, поскольку ещё не переварил кубете из Чираховского трактира.

И выразил весьма закономерное сомнение.

– Не перекормила бы их щедрая Антанта. Чтоб с жиру не начали беситься и нам чёрт-те что устраивать.

– В дополнение к декрету – наша внутренняя инструкция будет, – усмехнулся Станислав Францевич. – Ещё не все согласовано, хотя кое-что уже ясно по Турции, по Сербии…

– Только по ним? А остальная Европа?

– В инструкции не будет перечисления. А то слишком длинный список получится. Вроде так: «Не препятствовать возвращению из других стран». Но, естественно, в индивидуальном порядке.

– По рекомендациям «Союзов возвращения»?

Мой вопрос был совсем не праздным. «Союзы возвращения» – о них уже и в наших газетах писали, – были открыты для всех и каждого желающего, без выяснения настоящих причин и мотивов лиц, намеревающихся возвратиться в Россию.