Штормовое предупреждение (СИ)

Ему снился океан. Зеленоватое свечение комнаты в старом доме стало откровенно-инфернальным. Он был внутри этой воды. Он был самой этой водой. И водой ему быть нравилось — холодной, медлительной, ни в чем не нуждающейся. Было приятно — или, по меньшей мере, нормально — ощущать свое тело пластичным и перетекающим, не знающим точной формы, было нормально — да, да, это и есть то самое ощущение нормальности, вот оно на что похоже у людей с обычными чувствами! – видеть без глаз и мыслить без мозга. Он только скучал по теплу. Все тайны замшелых зеленых валунов с самого глубокого дна океана, все неоткрытые секреты, все, что похоронено под многомильной толщей воды, — все это не стоило тепла. Он хотел тепла, чтоб ему было пусто…

В реальность он вернулся, уловив краем уха негромкие звуки. Сразу вспомнил, где находится, но вставать – не встал — торопиться было некуда. Так и продолжал лежать, вытянувшись в кои-то веки во весь рост и наблюдая за чужими действиями, близоруко щурясь. Рико принес рыбы – еще недавно живой, выловленной буквально четверть часа назад и пять минут назад выпотрошенной. Подрывник пек ее в камине. Где-то неподалеку должна была оказаться припаркована машина, и там наверняка обретался некоторый запас сухих галет и овощных консервов. Им двоим, привыкшим перебиваться на подножном корму во время вылазок, этого было вполне достаточно. Даже вечно голодному Рико.

Было почти умилительно наблюдать за ним в такие моменты – он всегда с одинаковым удовольствием наводил чистоту и устраивал полнейший тарарам. Рико просто нравилось то, что он может повлиять на окружающий мир, сделать его другим, вывести из состояния стабильности, все изменить, придать иной окрас, ощущения, купаться в этом переживании… Рико любил – и хорошо в этом поднаторел – возиться с готовкой, взялся за нее и теперь. Для него это пребывание здесь – ни что иное, как обыкновенный поход, каких у них были десятки. И Рико заботился о лагере, огне и провианте просто потому, что мог.

От потемневших рыбьих боков поднимался ароматный пар – Ковальски учуял запах и немедленно же отозвался голодным урчанием желудок. Когда он там ел в последний раз? За ужином, не так ли? А после был Блоухол с его рассуждениями, муторная ночь, сизое холодное утро и кофе, кофе, кофе... Он бы выпил кофе – старый проверенный годами метод, обезболивающее от всего на свете – но кофе нет. А он привык к кофе. Это больше ритуал, нежели химия. Тебе плохо – пей кофе. Надо подумать – пей кофе. Взбодрить себя ночью – кофе. Где-то внутри черная дыра запускает в тебя ледяные зубы – утопить ее в кофе. Лейтенант без особого энтузиазма заглянул в стоящую рядом на полу свою походную жестяную кружку. Там от кофе были только многолетние наслоения на стенках с четко обозначенной по краю ватерлинией. А больше ничего. И велика вероятность того, что Рико не запасся этим ценным веществом совершенно не случайно. Он согласен был добровольно взвалить на себя хозяйственные хлопоты, кормить сослуживца, разводить огонь, поддерживая тепло, но он бы не позволил ему хоть в чем-то вернуться к его обычному образу жизни.

Вздохнув, Ковальски покачал головой. Движение это внезапно доставило лейтенанту неудобства. Он попробовал пошевелиться еще разок на пробу – спина заныла немилосердно. Подняв руки вверх, он потянулся, сводя лопатки, и на короткое мгновение наступило мимолетное облегчение, но тут же все снова вернулось с удвоенной силой. Спина была его проклятием. Потягивай ее, не потягивай, делай разминку или нет, эта падла отказывалась нормально сотрудничать после десяти часов за кульманом. И пусть кульмана у него в последнее время в обиходе не имелось, жизнь нашла, чем его «заменить», и подбросила Шкиперскому заму немало занятий, для которых нужно было сидеть, согнувшись в три погибели. Ковальски хрустнул шеей и оставил это бесполезное занятие. В его росте было больше минусов, чем на первый взгляд. Он попробовал было еще раз потянуться, теперь вперед, будто пытался достать до горизонта кончиками пальцев и пощупать, какой же он, и это отозвалось болью не только в спине, но и в затылке. А когда лейтенант снова сел ровно, спиной натолкнулся на преграду, которой прежде не было. Однако раньше, чем он успел что-то предпринять, “преграда” сжала его плечи в успокаивающем жесте. Мол, все нормально, свои.

Ковальски хотел было полуобернуться, сказать что-то, но в этот момент ноющие мышцы его загривка сжали, и они заныли еще сильнее, а сам лейтенант, подчиняясь давно привычному ходу вещей, пригнул голову, как бы подставляя их для дальнейшей экзекуции.