Штормовое предупреждение (СИ)

Рико подвинулся ближе, уложив тяжелый подбородок на острое колено лейтенанта и закрыл глаза, полностью растворяясь в движениях ладони, все так же гладившей его. Ковальски ощутил его теплое касание на своих лодыжках и неловко, зябко поджал ноги, как-то разом вспомнив, что на нем из одежды только старая растянутая футболка подрывника, а все прочее находится невесть где. Рико, не открывая глаз, ткнулся в колено горячими сухими губами и застыл так, не прекращая наглаживать чужую кожу. Перебирал пальцами, будто по невидимым струнам, очерчивая конуры подъема стопы, острых косточек, а потом прослеживал линию голени вверх, забираясь туда, где от его касаний становилось щекотно и невесомо.

-Перестань, – шепотом произнес Ковальски. – Не надо.

Рико чуть приподнял веки. Он выглядел немного изумленно. Перестать? Перестать сейчас, когда его ноздри чутко ловили, как изменился чужой запах, когда он ощущает, как потеплела кожа, когда Ковальски мелко подрагивает? Перестать в этот момент, дать ему снова остыть, закаменеть, закрыться, вернуть на лицо маску сдержанности, дать ему погасить тот огонек, что тлеет внутри – тлеет потому что он, Рико, касается его, он, Рико, рядом?

Еще чего.

Он снова коснулся колена губами, но на этот раз следил взглядом за ученым, которого эти касания явно нервировали. Он стиснул в руках подол футболки, будто то была его надежда на спасение, край пропасти, над которой он висел. Впрочем, отчасти именно так дело и обстояло.

Рико заставил его прекратить прятать ноги, взял стопу накрепко, и Ковальски, несмотря на все растущую нервозность засмеялся – шепотом и почти не размыкая губ.

-Хрустальная туфелька будет мне мала, – сообщил он.

Рико фыркнул. Его не волновали аллюзии, старые сказки, его поза и всякие глупости, которые могли приходить – и всегда приходили – Ковальски в голову. Его волновало то, чтобы они не упустили этот кусочек жизни. Он наклонился ниже, и – Ковальски это понял только в последний момент – приблизил чужую стопу ко рту.

-Это негигиенично, – тут же сообщил ему лейтенант. – Перестань, это правда не...

Он не договорил

Рико поцеловал его. Коснулся кожи губами, сначала легко, изучающе, как будто никогда не целовал прежде, а потом словно входя во вкус, придвинулся ближе, завладевая узкой костистой стопой уже увереннее. Ковальски было вздумал упереться второй в чужое колено и как-то отодвинуться, прекратить этот беспредел, но Рико поймал его за щиколотку и поставил ее сам. Так, как было удобно ему и как ему больше нравилось. Ковальски поджал пальцы – он прекрасно теперь ощущал и настрой подрывника, и его быстро разгорающийся жар, и нетерпение. Рико, получив, что хотел, вернулся к прерванному занятию.

Ему определенно нравилось – он никак не мог остановиться, все гладил и гладил чужие ноги, забирался в то чувствительное место под коленями, где Ковальски так любил, чтоб его вылизывали, легонько прикусывал и тут же отпускал, снова принимался гладить и снова припадал губами. Лейтенант вцепился свободной рукой в край одеяла – он не был уверен, что не грохнется на пол. Он, в общем, понимал, что его участия в этом процессе особо и не требуется: Рико дорвался до того, что любит, и все, что ему нужно – так это чтобы никто не пытался отнять добычу. Но сидеть безучастно он не мог, да и не умел – печальный опыт приучил его к тому, что невозможно даже иногда, недолго, принимать от кого-то знаки внимания, нужна обратная связь, иначе снова останешься один, и это будет очень, очень тяжело – вдесятеро труднее как раз после того, когда ты попробовал, как может быть иначе...

Рико поднял голову. Он чутко ощущал смену чужого настроения, почувствовал и теперь, как напрягся ученый. Успокаивающе погладил его, не сводя глаз с лица. Касание всей ладонью, не дразнящее, но надежное и теплое, всегда так действовало на Ковальски. Тот вспомнил, где он и что происходит, улыбнулся немного через силу и накрывал руку Рико своей, будто подтверждая все происходящее.

-Все в порядке.

Рико изобразил на своем подвижном лице поочередно целую гамму эмоций. В переводе на человеческий язык это было и сомнение, и надежда, и отчасти огромное желание поверить, что так оно и есть на самом деле. Ковальски покачал головой. Он так до конца и не привык к тому, что можно просто расслабиться и быть любимым: раз за разом Рико ставил его в тупик, почти шокировал, ошарашивал до ступора тем, что и как делал. Его хотелось благодарить за каждое касание, за то, что он так честен, за то, как бескорыстен в этом – и немедленно же толкать на дальнейшие шаги, чтобы добиться потери контроля, чтобы Рико взрыкнул и вдавил своим весом в первую же поверхность. Чтобы любил так жадно и неистово, как он один и может. Чтобы это было похоже на стихию, чтобы не думать ни о чем, кроме того, что происходит. Рико не умеет разделять то, что творится с его душой, и то, что делается с телом. Он любил всем собой, и лучше этого с Ковальски никогда ничего не случалось.