Штормовое предупреждение (СИ)

Ему нравилось целоваться с Рико, и он не собирался этого скрывать. Поцелуй – это всегда больше, чем просто касание с обменом бактериями. Ему нравилось, когда Рико сгребал его в охапку, мало интересуясь тем, а подходящий ли сейчас для этого момент, и нравилось подступать к нему самому – хотя бы ради того короткого мига, когда в шальных глазах подрывника промелькнет огонек искреннего счастья. Ковальски не знал наверняка, но предполагал, что Рико мало избалован чужим вниманием. Будучи на полголовы ниже, он всегда подымал лицо, чтобы дотянуться, и каждый раз его взгляд, как будто он до конца не верит в происходящее, заставлял сердце Ковальски болезненно сжиматься. Рико не привык, чтобы его целовали. Еще когда они оставались в развалюхе на причале (да уж, домик на берегу океана, романтика, что уж там…), лейтенант обратил на это внимания. То, что для большинства людей было обычным, можно сказать, рутинным делом, привычкой, для Рико стало чудом. Он каждый раз еще секунду-другую находился в некой прострации, как будто ему требовалось время для возвещения в реальный мир, а потом осторожно касался места поцелуя кончиками пальцев, точно пытаясь удержать ощущение. Ковальски гладил его по щеке, той, где был шрам, и подрывник прикрывал от удовольствия глаза, весь потянувшись за чужой рукой. Картина эта намертво врезалась лейтенанту в память. А сейчас, стоя рядом под теплыми струями воды, Рико доверчиво запрокинул голову, открывая горло. Доверял. И это доверие было совсем иного рода, непохожее на то, к какому Ковальски в своем отряде привык. Здесь вряд ли тебя возьмут на мушку, но походя наступить на больную мозоль могут с легкостью. Рико не ждал от него ничего такого – и в этом-то лейтенант и видел его безоговорочную убежденность в собственной безопасности.

Ковальски взял его лицо в ладони, уперся своим лбом в его. Хотел сказать что-то такое, что они оба знали, но что было по-настоящему важным, но не смог выговорить ни слова. Впрочем, общение с Рико научило его тому, что, когда не можешь говорить – стоит действовать. Подрывник сейчас прижимался к нему, и Ковальски отчетливо чувствовал его. Тело его говорило лучше всяких слов. Он отпустил чужой ремень и положил ладонь на смуглый живот, ощущая, как подбираются под кожей мышцы. Рико реагировал на касание, как хищник на запах добычи. Он ничего не мог – да и вряд ли хотел – с собой поделать. И Ковальски это нравилось. Нравилось снимать все ограничения и разрешать Рико быть собой, быть диким, неуправляемым, быть совершенно ненасытным, быть таким, каким он не мог себе позволить быть, когда его окружали нормальные люди.

Ковальски поймал его взгляд, улыбнулся и погладил чужой живот. Пальцами нашел узкую стрелку волос, что спускалась от впадины пупка вниз, ныряя под брючный ремень, и провел по ней, зная, что Рико любит это.

Они здесь вдвоем, в конце концов. И за пределы этой клетушки ничего не просочится. Не только Рико может позволить себе ослабить контроль.

Подрывник выгнул спину, и, повинуясь этому движению, Ковальски не стал убирать руку. Наоборот – опустил ее под ремень, вниз. Рико втянул живот, давая ему пространство для маневра, но тут же немедленно зашелся гортанным стоном, вцепился в плечи лейтенанту и мелко задрожал. Ковальски уложил острый подбородок ему на плечо, не прекращая двигать ладонью. Это баловство не приносило ничего, кроме приятных мимолетных ощущений для Рико, но Ковальски сейчас о рациональности думал в последнюю очередь.

Ему нравилось так делать. Можно было размышлять о причинах такой внезапной симпатии и строить гипотезы, но Ковальски этому предавался в свободное от Рико время, когда снова пытался найти ответ на вопрос, как же у них двоих так вышло. А когда Рико был рядом, думать хотелось только о том, что можно ощутить, перебирая пальцами и опуская руку все ниже, слушая, как он сипло вздыхает, ощущая, как он безостановочно течет смазкой, полностью готовый.

Если бы дело было на старой, но чертовски надежной медицинской кушетке, которая стояла у него в лаборатории, Ковальски бы уже оседлал чужие бедра и послал к черту все правила. Но дело было в душевой, где им было не развернуться. Рико всего однажды попробовал зажать его у стены, но это едва не кончилось капремонтом.

Едва подумав о том, что собирается делать дальше, лейтенант нервно облизнулся. Рико уловил его нервозность и успокаивающе погладил по спине – между лопаток. Ковальски благодарно ткнулся в него губами. Он все еще чувствовал себя неловко каждый раз, делая что-то подобное. Неловкость была непосредственно перед началом веселья и наутро после, когда Ковальски вспоминал, что успел натворить. Что шептал ночью Рико на ухо, о чем просил его и что делал с ним сам. С другой стороны – по ту сторону его неловкости, если можно так сказать – была их встреча в коридоре. И ему хотелось принести за свою черствость извинения, дать Рико убедиться, что все осталось неизменным. Какой еще путь для этого лучше, кроме как подпустить напарника к себе еще ближе?..