Штормовое предупреждение (СИ)

-Как ты мог слышать ранее, – Ковальски поправил очки тем исчерпывающим, корректным жестом, который без слов выражает позицию человека, считающего, что он прав, – у меня есть некоторый опыт взаимодействия с престарелой консервативной родственницей. Таким образом, нетрудно предположить, что мои взгляды на вопросы морали и этики не будут отличаться авангардистским направлением.

-Если ты и с вашим Энкиду разговариваешь примерно в том же ключе, я понимаю, почему он у вас такой…

-Блоухол…

-Кто-то вообще понимает, что он говорит?.. – вздохнул брат Дорис с печальным видом.

-Ты понимаешь, потому что я говорю это тебе, – пожал плечами собеседник. – По-моему, это очевидно.

-Твоя пожилая родственница определенно не справилась с твоим воспитанием, – Блоухол поднял руки ладонями вверх, будто желая сказать: “Увы, какая досада”. – Ей следовало бы запрашивать поддержу у союзников в этом нелегком деле…

Ковальски вдруг резко обернулся к нему, одним движением, как-то мгновенно перейдя от своего состояния апатичности к сконцентрированной контратаке.

-Что-нибудь слышал о Биркенау? – спросил он.

-Конечно, ведь…

-Ну так вот, большинство моей родни – упомянутых тобою ее союзников – осталось именно там. Моя пожилая родственница – натуральная блондинка, и это единственная причина, почему я тут стою: нацисты сохраняли генофонд светловолосых и светлоглазых людей.

Уголок рта у Блоухола дернулся, будто его ударили. Он, очевидно, не ожидал, что их словесная баталия перейдет на такой уровень, а теперь возвращаться назад было поздно. Он знал, что выжать что-то из людей, вроде этих четверых, об их прошлом – практически нереально. Да в общем Ковальски ничего ему и не сказал. Не упомянул свою семью, родителей, место рождения и прочее, по чему их можно было бы обнаружить. А его «пожилая родственница» могла уже и не числиться среди живых, лет-то уже сколько прошло…

-Так что, – Ковальски, взявшись однажды что-то донести до собеседника, не останавливался на полпути, – единственное бесценное моральное наследие, доставшееся мне с этой стороны – это наставление носить шарф.

Белый, подумала Марлин. Белый и очень, очень старый шарф, единственное, что вообще осталось от этого человека, дававшего наставления Ковальски...

Блоухол упрямо наклонил голову. Он уже оклемался и готов был не позволить так запросто сбить себя с толку.

-О, – он сделал такое мимическое движение, которое у обычных людей приводит к поднятию бровей. У Блоухола это выглядело несколько неестественно, по причине отсутствия одного глаза. – Я кажется, понял. Кто-то считает себя трагической фигурой в безбрежной юдоли скорбей. Куда нам всем до такой трагедии. Все срочно должны бросить заниматься тем, чем они занимались, и сделать скидку на это важное обстоятельство…

-Я не говорил ничего подобного, – отозвался Ковальски, и у него был вид человека, который жалеет, что во все это ввязался. Жалеет о своей вспышке и о желании наступить наконец Блоухолу на хвост. Марлин все пыталась определить, до какой степени доведен он – со Шкипером-то все понятно, у него на лице написано. А Ковальски всегда сохраняет отстраненное выражение, а потом просто идет за винтовкой…

-Главное не произнесенные слова, а вложенный в них смысл, – хмыкнул Блоухол. – Много на себя берешь, указывая, что кому делать стоит, а что кому нет. Войдите в положение, поставьте себя на чужое место… Но никто не ставит себя самого на место того человека, кому предлагает подобную операцию.

-Неужели?

-А как ты поставишь? Ты и понятия не имеешь, что значит быть им! Ты понятия не имеешь, что такое видеть только половину мира и быть прикованным к этой дряни!.. – он раздраженно хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, впервые на памяти Марлин проявляя какое-то личное отношение к собственной немощи. Однако рука его не успела еще оторваться от поверхности обивки, как Ковальски шагнул – хватило ровно одного шага – в его сторону. Вмиг кресло с резким скрипом шин по половицам отъехало, с небольшим забором, в сторону, так, что спинкой уперлось в угол ближайшего книжного шкафа – теперь стол и все люди за ним остались в паре метров от спорщиков. Блоухол, со всей очевидностью, не потерял старых навыков и предпочитал держаться от этих ребят подальше. Подальше настолько, насколько это было возможно — он даже отклонился назад, вжавшись затылком в спинку своего кресла, когда над ним навис двухметровый лейтенант.

-Я отлично знаю, что это такое, Френсис, – произнес тот, опершись о подлокотники коляски. – Поэтому хватит трепать языком.

-Нечего меня запугивать, – недовольно буркнул тот. – Сбавь обороты, летучий гусар.

-Сделай для этого что-нибудь, – предложил ему тут же лейтенант. – А то другие люди тоже бывают неадекватными. Несколько месяцев в одиночке никому на пользу не идут. Помни об этом, когда захочешь в следующий раз высказаться.

После чего резко выпрямился и вышел из комнаты, таким образом поставив своеобразную точку в разговоре, раздраженный и не желающий продолжать в том же духе.

Блоухол отлип от стены и поглядел лейтенанту вслед.