-Ты намекаешь, что у нас недостаточная квалификация? – недобро сощурился Шкипер.
-Я ни на что не намекаю, – тут же отперся Блоухол и даже руки поднял, как будто показывая свою полную непричастность. – Намеки – это слишком тонко для тебя, тут не всегда и прямым-то текстом доходит, а ты – намеки…
-Ты давно не был у травматолога?
-О, – Блоухол, кажется, оживился. – Ну накажи меня, суровый солдат...
Ковальски положил ладонь командиру на плечо, и когда тот полуобернулся, едва заметно покачал головой, призывая к спокойствию. Шкипер раздраженно дернул плечом – не чтобы сбросить чужую руку, а в качестве ответа.
-Бери пример со своего лейтенанта, – немедленно указал на этот факт Блоухол. – Стоит молча, ведет себя вежливо – золото, а не сотрудник.
-Я сейчас молча и вежливо просто выкину тебя отсюда за шиворот, – пообещал Шкипер, который и так-то был раздражен, а теперь его состояние быстро доходило до отметки «бешенство».
-Тихо, парень, тихо, не порть настроение всем присутствующим, – Блоухол отвлекся для того, чтобы подцепить на вилку кусочек жареной рыбы и отправить ее в рот. – Я всего только предложил помощь.
-Ты предложил ее в недопустимой форме, – отозвался Ковальски, пресекая бессмысленные с его точки зрения прения.
-Знаешь, лично меня мама учила не вмешиваться в чужие разговоры, – философски вздохнул Блоухол.
-Парни, если вы действительно подеретесь, я вам всем вломлю, – мрачно пообещала Марлин. – А если продолжите ссориться, то кто-то здесь будет плакать.
«И этот «кто-то» – Дорис», – мысленно добавила она про себя.
-Мы не ссоримся, – тем же отсутствующим тоном человека, речевой аппарат которого работает на автопилоте общественных правил поведения и не подключен к мозгу напрямую, отозвался Ковальски. Вид у него и правда был отсутствующий – вероятнее всего, думал он о каких-то посторонних вещах, мало имеющих отношение к их прозаической реальности.
На шум заглянул Прапор – судя по здоровому румянцу во всю щеку, только что с улицы.
-Что это вы тут? – обвел он подозрительным взглядом присутствующих.
-Твой командир собирается бить мне лицо, – сообщил ему елейным голосом Блоухол. – А его зам отговаривает его. А я делаю ставки.
-Ну, ну, перестаньте, – замахал на них руками Прапор. – Рождество на носу, а вы тут затеяли бог знает что! Почему нельзя вести себя, как одна большая и дружная семья?!
-Потому что мы не семья, – просветил ему Блоухол с заносчивым видом человека, изрекающего и без того всем известные истины. – Вы между собой может и считаете друг друга братьями по оружию, однако я тут вообще не при делах. Какой-никакой родней я могу сделаться, если ваш лейтенант женится на моей сестренке, но так как это даже звучит сказочно, то вероятность нашего родства стремится к нулю…
Марлин поглядела на вышеупомянутого. Лицо у того болезненно дернулось, однако усилием воли Ковальски сохранил видимость спокойствия. Она вздохнула почти обреченно. Старый враг вряд ли по-настоящему примирился с этими парнями, потому что методично бил по самому больному: по чувству гордости Шкипера и по чувству одиночества у его лейтенанта.
-О… – Блоухол досадливо нахмурился, чем вдребезги разбил построенное было о нем предположение. – Прости. Прости, я, кажется, перегнул палку… У меня скверный характер, и я иногда не могу вовремя остановиться. Я не буду больше касаться этой темы.
Шкипера эта его внезапная покладистость кажется, взбесила еще сильнее, чем до того – дерзкие речи.
-Ты, видимо, полагаешь, что у нас короткая память?.. – поинтересовался он, сощурившись, будто уже смотрел на собеседника в прицел. – И что твои слова сейчас что-то реально изменили?
-Ты о чем?
-Он о том, – подал голос Ковальски – и Марлин подумала, что – она не была уверена, но на то было похоже – поняла, почему голос у него всегда такой отстраненный, будто неживой…
- Что слова являются всего лишь сотрясением воздуха. Когда человек говорит что-то недопустимое с точки зрения его слушателя, он нарушает психологический комфорт. Если ему сделают замечание, а он быстро извинится, это не будет означать, что он осознал свою неправоту. Это будет означать, что он не желает нести ответственность за совершенный им проступок. То, что он принес извинения не меняет того факта, что психологический комфорт из-за его действий нарушен. Человек причинил неудобство, и то, что он осознал этот прискорбный факт, не отменяет причиненного и не исправляет его.
На протяжении всей этой тирады единственный здоровый глаз Блоухола округлялся все больше и больше. Не то чтобы он услышал что-то для себя новое и удивительное, однако был, кажется, непритворно шокирован тем, насколько собеседник придает значение подобным вещам.
-Я даже не могу сказать тебе, чтобы ты не заморачивался, – вздохнул он. – Это бесполезно. Ты реально заморочишься. Ты уже заморочился.