Штормовой день

– Какого черта… что вы себе позволяете! – возмущенно начал он.

Я почувствовала, как ощетиниваюсь – шерсть моя начала подниматься на загривке, как у собаки, изготавливающейся для нападения. «Домой» – так сказал Элиот. Я в Боскарве, я у себя дома, а к Джоссу это не имеет никакого отношения.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Я заехал за вами, а миссис Керноу сказала, что вы уже ушли!

– Ну так и что?..

– Я же велел вам ждать!

– Я решила не ждать.

Он молчал, кипя от гнева, но в конце концов вынужден был принять это как данность.

– В доме знают, что вы здесь?

– У ворот я встретила Элиота. Он привез меня сюда.

– А куда он делся?

– Пошел искать мать.

– А еще кого-нибудь видели? Гренвила видели?

– Нет.

– Гренвилу сказали о вашей маме?

– С утренней почтой сюда пришло письмо от Отто Педерсена. Но не думаю, что Гренвилу о нем известно.

– Пусть Петтифер отнесет ему письмо. Он должен быть в комнате, когда Гренвил прочтет его.

– Петтифер так не считает.

– А я считаю, – сказал Джосс.

От такого вопиющего и возмутительного нахальства я буквально онемела, но, пока мы испепеляли друг друга злобными взглядами поверх красивого ковра и огромной вазы благоухающих нарциссов, со стороны голой, не застеленной ковром лестницы и из холла раздались голоса и шаги, приближавшиеся к нам. Я услышала, как женский голос спросил:

– Она в гостиной, Элиот?

Пробормотав какие-то слова, показавшиеся мне нецензурными, Джосс перешел к камину, где, повернувшись ко мне спиной, стоял и смотрел на пламя, а через секунду в дверях показалась Молли. Слегка запнувшись на пороге, она двинулась ко мне, протягивая руки.

– Ребекка!

Значит, было решено оказать мне теплый прием. Вошедший за ней следом Элиот прикрыл дверь. Джосс даже не повернулся.

По моим подсчетам, Молли должно было теперь перевалить за пятьдесят, но поверить в это было трудно. Она была пухленькая, хорошенькая, с тщательно уложенными волосами неяркой блондинки, голубоглазая. На свежем ее лице заметны были веснушки, что еще больше молодило ее. Одета она была в синюю юбку, шерстяной жакет и кремовую шелковую блузку; у нее были стройные, изящной формы ноги и руки с наманикюренными пальчиками – овальные розовые ногти, пальцы в кольцах и на запястьях чудесные золотые браслеты. Надушенная, безукоризненно ухоженная, она почему-то напомнила мне очаровательную пеструю кошечку, аккуратно свернувшуюся на самой середине своей атласной подушки.

– Боюсь, мое появление поразило вас, – сказала я.

– Нет, не поразило, но было неожиданным. А ваша мама… Мне так ужасно жаль… Элиот сказал мне о письме.

При этих словах Джосс круто повернулся, оторвавшись от камина.

– Где письмо?

Молли перевела на него взгляд, по которому невозможно было догадаться, только ли в этот момент она осознала его присутствие в комнате или же видела его и раньше, но решила не замечать.

– Джосс, я считала, что сегодня утром тебя не будет на работе.

– Да, я только что подъехал.

– Думаю, ты знаком с Ребеккой.

– Да, мы уже познакомились. – Он колебался в нерешительности, словно делая усилие, чтобы не вспылить. Потом он улыбнулся невеселой улыбкой и, прислонившись к каминной полке широкими плечами, вдруг извинился: – Простите. Я знаю, что это не мое дело… но то письмо, которое пришло утром… где оно?

– У меня в кармане, – сказал Элиот, впервые подав голос. – А в чем дело?

– Только в том, что я подумал, не лучше ли будет, если это известие старику передаст Петтифер. По-моему, именно он должен это сделать.

Ответом ему было молчание. После паузы Молли выпустила мои руки и повернулась к сыну.

– Он прав, – сказала она. – Петтифер – самый близкий Гренвилу человек.

– Я не против, – ответил Элиот, но глаза его глядели на Джосса с холодной враждебностью.

Я и сама испытывала сходное чувство. Я была солидарна с Элиотом.

Джосс опять повторил:

– Простите.

Молли была сама вежливость:

– Ах, за что? Наоборот, очень предусмотрительно с твоей стороны проявить такое внимание.

– Это и вправду не мое дело, – сказал Джосс.

И Элиот, и его мать выжидали с подчеркнутым терпением. Наконец Джосс понял намек и, оторвавшись от каминной полки, сказал:

– Ну, если вы меня извините, я пошел – надо поработать.

– Ты будешь здесь обедать?

– Нет. В моем распоряжении всего два часа. Надо будет вернуться в магазин. Съем сэндвич в пабе. – Он кротко улыбался всем присутствующим, не обнаруживая и следа своего норова. – Но все равно – спасибо.

И он ушел – скромный, сознающий свою вину, видимо поставленный на место. Вновь лишь молодой служащий, наемный работник, которого ждет неотложная работа.

6

Молли проговорила:

– Вы его извините. Он не отличается особым тактом.

Элиот хмыкнул:

– Чтобы не сказать больше!

Обращаясь ко мне, Молли начала объяснять:

– Он реставрирует нам кое-какую мебель. Мебель старая, с ней много возни. Мастер он прекрасный, но не угадаешь, ни когда он придет, ни когда соберется уйти.