Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья

Погожим, теплым сентябрьским днём по Лиговскому проспекту шёл офицер. Шёл он домой от Московского вокзала, куда полчаса назад его привёз поезд. Конечно, он мог подъехать и на трамвае, но он специально решил пройтись пешком по родному городу, которого он не видел четыре года. На плечах его были погоны капитана, на груди тихонько, в такт шагам, побрякивали боевые награды: орден Красной звезды, орден Отечественной войны, орден Суворова, медали за оборону Ленинграда, за взятие Берлина….

Офицер шёл, и с изумлением оглядывался по сторонам. Всё что происходило вокруг него, радовало и наполняло сердце восторгом и тихой печалью. Как изменился город! И при этом остался прежним, родным Ленинградом! Вокруг шумел многоголосый гул голосов, люди спешили по своим делам, где по одному, а где и весёлыми крикливыми стайками пробегали детишки. Под ногами суетливо чирикали вездесущие воробьи. Гулко и утробно ворковали голуби, женихаясь к голубкам…

Разбрасывая искры своими токосъёмниками, звенели на поворотах трамваи, бибикая, проносились грузовые и легковые машины. Проехал набитый людьми, возвращающимися с работы, пузатый автобус. Жизнь кипела. И идя пешком по Лиговскому проспекту, Андрей заново привыкал к этой жизни большого города, колыбели трёх революций.

Из этого благостного состояния созерцания его вырвал до боли знакомый голос:

– Нет, нет, мил человек, ты что-то попутал – подмётку я тебе вчера, да, ставил, да вот только не на левый ботинок, а на правый! Ну-ка, покажь правый! Покажь, покажь, не стесняйся! Во-о-от! Видишь, стоит, родимая, зубами не оторвёшь. А то, что у тебя сегодня на левом башмаке подмётка слетела, так то не моя вина! Я ж тебе вчера говорил: давай обе поменяю, дешевле выйдет! Так нет же – решил сэкономить! Я теперь мне ещё и туфту гонишь, что, дескать, подмётка снова отлетела, делай заново, да забесплатно! Не на тех напал! Ты как хошь, мил человек, а подмётку новую поставить – это денег стоит. Потому, как труд. А пролетариев за их труд надо уважать…

Ёкнуло сердце, Андрей обернулся, и … встретился глазами с одноногим сапожником, сидящим в своей маленькой будочке и яростно спорившим с посетителем. Тот, почувствовав на себе посторонний взгляд, тоже поднял глаза на Андрея, и….

– Андрюха!!! – истошно завопив и бросив инструмент, он оттолкнул посетителя, схватил костыль, и бросился к Андрею. Коля Никишин, а это был именно он, прыгая на костыле, подскочил к обалдевшему Андрею, и облапил того своими ручищами.

– Колька!!!

– Андрюха!

– Колька!

– Андрюха… ты как, откуда…

– Домой. Демобилизовали! Иду, слышу – голос знакомый! А это ты!

– А это я! – Николай ласково гладил Андрея по волосам, – ах ты… Андрюха… сколько ж мы с тобой не виделись…

– Колян… я вот… иду…

– Домой? С вокзала, что ль? Пешочком?

– Ну да, город посмотреть, так давно не видел! Трамваи, люди… памятники. Соскучился!

– А уж как я по тебе соскучился! Знаешь, что, я сейчас лавочку закрою, и мы ко мне пойдём…

– Так ты что, сапожничаешь?

– А то! У меня ж батяня был знатный сапожник! – Колька нагнулся, ловко подобрал упавший костыль, – Ещё при царе сапоги шил, губернатору! Ну и я, значится, тоже не пальцем деланый! Ну а с одной ногой-то куда возьмут? Вот я и смикитил, что так-то оно вроде как и прожить можно… Живу, короче! Ну, пойдём, пойдём!

– Да куда пойдём?

– Как куда? Ко мне, говорю! Сейчас Шурка пока на работе, вот придёт… а мы пока с тобой…

– Погоди, погоди! Какая Шурка? Неужто…

– Ну да! Та самая! Наша Шурка Ерофеева! Она ж за меня замуж вышла! Ещё в сорок четвёртом! Теперь Никишина! Ты не знал?!

– Да откуда?!

– А… ну, там такая история приключилась: она ж в сентябре 44-го в госпиталь попала по ранению… Это-то ты должен знать!

– Ну, да, было дело.

– Так вот, её после госпиталя и демобилизовали, как и меня. Отправили её домой, к себе в деревню, значится… а от дома-то ейного одна труба осталась! Там же такие бои были! Помыкалась она, помыкалась по соседям, да и поехала в Ленинград – у неё тут подруга. Сама-то она из-под Гатчины, ага! Недалеко, значит. Ну, и встренулись мы, вот… то да сё… сошлись, короче. Нет, ты Андрюх не подумай, я её сразу так в лоб и спросил: как же говорю, Андрей? А она мне: а что Андрей? У него Агния. Кстати, об Огоньке что-нибудь слышно, нет? Не давала о себе весточку?

Андрей молча помотал головой. Колька горестно кивнул, помолчал, и продолжил:

– А, ну вот… ну, и сошлись, значит. Живём ладно. Правда, ты знаешь, насчёт этого… – Николай выразительно щёлкнул себя в район кадыка, – она больно ругачая! У меня иногда бывает…ну, ты понимаешь, ремесло-то деньги приносит, ага! Ну и я… А она… У-у-у, тогда держись! Слушай, пошли, пошли, я щас мигом в гастроном сгоняю!

Он похлопал себя по карманам, оглянулся на свою будочку:

– А-а-а! Чёрт! Я ж вчера… Зараза, и этот, чёрт гунявый с подмёткой оторванной ушёл! Слушай, Андрюх, а у тебя…

– Да, конечно, есть! На, держи! – Андрей сунул Кольке несколько бумажек.

– Ох, да куда так много-то! – умилился Колька, – так, ты стой здесь, я щас в гастроном…Это быстро, тут за углом!