Штундист Павел Руденко

– Ах, боже мой! – воскликнула Галя.

– Сегодня в обед, – продолжал Павел. – Приехал из города исправник с каким-то

чиновником и увезли и в кандалы заковали. Такого-то человека! Точно вора и разбойника. Наши

собрались, так и попрощаться не дали. Грозиться стали, что такому, мол, злодею показали

участие. Староста сказывал, не видать нам его больше вовеки. В Сибирь сошлют, наверное.

– В Сибирь? За что же? Что же он худого сделал?

– За проповедь правды Божией пребывающим во тьме духовной, – произнес Павел

торжественно.

Он принялся рассказывать ей про апостольское служение своего учителя. Под свежим

впечатлением разлуки с подвижником он говорил горячо, с одушевлением, думая тронуть ее

сердце.

Но Галя слушала равнодушно, глядя куда-то вдаль. Ей жалко было старика Лукьяна,

который никому не сделал ничего худого, но к вере их она была холодна. "Какая это правда

Божия? Сами выдумали и сами мучаются неведомо за что и к чему", – говорила она про себя, и

лицо ее хмурилось, и слезы показывались на глазах, когда она думала, что и Павла туда же

тянет.

Павел между тем, одушевляясь все больше и больше, видя ее волнение, взял ее за руку и

сказал:

– Галя, переходи к нам!

Она подняла на него взгляд, полный такого удивления и недоумения, что он выпустил ее

руку и замолчал.

– Ну, повенчаемся так, – сказал он после некоторой паузы. – Я тебя буду любить все равно.

Я сватов зашлю. Ничего за тобой просить не стану. Сам все отдам, коли захочет. И ты с ним

поговори. Попроси. Может, он нас и благословит.

– Да как же нам венчаться-то, – спросила девушка, – коли ты в церковь не хочешь идти? Да

и поп не повенчает.

– По-нашему повенчаемся. Коли хочешь, к немецкому попу пойдем. Они там ставленые по

закону и в книги записывают.

Он объяснил ей предложение Лукьяна. Галя покачала головой.

– Какое же это венчание? – сказала она.

– В чужих землях все так венчаются, – возразил Павел.

– Там все нехристи. А я крещеная.

– Да и я крещеный, и мы все, – с отчаяньем вскричал Павел.

– Ну, а покажи крест! – сказала Галя.

– Мы не носим крестов на шее, но у нас крест в душе, – Павел силился объяснить ей.

– Ну вот. Я же говорила! – воскликнула Галя. – Как же мне идти за тебя, когда ты

некрещеный?

Объяснять было бесполезно. Павел опустил руки.

– Не любишь ты меня, вот что! – сказал он с горечью.

Галя припала ему к плечу, и крупные слезы закапали у нее из глаз.

– Старик Охрим зашел к нам перед тем, как я уходила. Такой нарядный. Заперлись с отцом.

Видно, недаром. Уж я знаю, о чем они говорят. Пропадать мне совсем.

Павел обнял ее и стал целовать ее наклоненную головку. Галя подняла на него свое

заплаканное лицо и устремила на него пытливый долгий взгляд. Но глаза его смотрели грустно

и упрямо. Она не прочла в них желанного ответа. Голова ее упала снова, и пуще полились

слезы.

– Нет, значит, нам счастья от Бога, – проговорил Павел.

С крестьянской покорностью судьбе он покорился своей горькой участи.

Он заговорил о постороннем. Стал расспрашивать про дом, про мать. Она отвечала ему

сначала односложно, потом разговорилась. Долго сидели они. Жара успела спасть. Солнце

спустилось на полпути до заката, а они все сидели и разговаривали, и не хотелось им

расставаться. Раздался пастушечий рожок. Скотину выгоняли.

– Пора! – сказала Галя. – Не поминай меня лихом. Он не стал ее задерживать; нужно было

и ему идти домой на работу".

Он проводил ее до опушки, и здесь они обнялись и попрощались, как родные расстаются

перед вечной разлукой.

Глава IX

В то самое время, как Павел хороводился со своим отцом духовным, вымащивая карасями

свой путь ко спасению, к одинокой пасеке старого штундиста подъезжали две повозки. В

первой сидело двое жандармов; во второй ехали молодой консисторский попик и чиновник в

форменной фуражке. Старшина Савелий трясся на облучке рядом с кучером. Его вызвали в

город нарочно, чтобы консисторским посланцам не было хлопот с разыскиванием сельского

начальства на месте.

– Вот здесь,- неохотно указал рукою Савелий, останавливая повозку в виду знакомого нам

домика.

Вся компания слезла и вошла в дом. Лукьяна не было в избе. У печки хлопотала Параска,

которая, завидев незваных гостей, входивших во двор, опрометью бросилась из избы искать

Лукьяна. Он работал на огороде, любовно обсыпая мягкой землей корни молоденьких

жасминов.

– Что случилось? – спросил он испуганно, увидав бледное лицо Параски.

– Батюшки! Солдаты пришли по тебя. Поп и чиновник с ними. Староста Савелий привел.

Лицо Лукьяна сейчас же приняло спокойное, несколько торжественное выражение.

– За мной, значит! – сказал он серьезно.

Он помолчал с минуту, бросая как бы прощальный взгляд на все эти дорогие его сердцу и

им выхоленные растения.

– Братьям от меня поклонись, – сказал он скороговоркой. – Скажи им, чтоб не унывали и не

огорчались. Бог всегда со мной – чего убоюся? Да присмотри без меня, – прибавил он, – вот за

цветком. Цветки – дар божий. Краше Соломона во славу его одевает он их. Да за скотинкой и

пчелками. Тварь немая – она не скажет. А теперь пойдем.

Он пошел вперед к дому. Параска следовала за ним.