Штурмуя небеса

Таня, обернувшись, видела, что Макс взглядом провожал их пару секунд, пока машина не выехала за ворота. Потом он развернулся и поспешил к ангарам. Потеряв его из виду, когда ворота закрылись за ними, Таня развернулась и тихо назвала адрес Гансу, когда тот попросил его.

Только сейчас она вспомнила, что забыла в поле букет цветов, что сама собирала. «Кажется, – подумала девушка, – у меня вошло в привычку забывать цветы. Только теперь никто уже не принесет мне их…»

Пока они ехали по городу, Таня жадно рассматривала улицы. После того, как она услышала те взрывы, донесшиеся до нее из города, она боялась, что снаряды могли попасть в дом ее мамы. Ни за квартиру Булавиной, ни за бар она не беспокоилась – только за дом мамы. Она уже понимала, что центр не тронули – видимо, сбросили все где-то на окраине, но все равно беспокоилась. Поэтому, чтобы просто успокоить себя, попросила Ганса сделать лишний круг. И только увидев мельком целый дом мамы, Таня наконец успокоилась.

Поблагодарив Ганса за то, что подвез ее, Таня, быстро оглядев улицу в поисках патрулировавших ее солдат и не обнаружив их, выскочила из машины и забежала в подъезд. Только оказавшись в своей квартире, она смогла перевести дух. Тихо рассмеявшись, девушка прошла в комнату и, не включая свет, завалилась на кровать. За этот день она очень устала и до безумия хотела спать. Но мысли, возвращавшие ее к пережитым событиям, которые произошли каких-то несколько часов назад, не давали ей заснуть. Поэтому, прокручивая в голове слова, сказанные ей за этот вечер Максом, Таня, улыбаясь в потолок, сама и не заметила, как заснула.

Глава 7

14 сентября, 1942 г.

Таня, отпустив Зою на ее очередное свидание пораньше и оставив включенной только одну лампу, прибирала в зале. В голове у себя она мысленно представляла себе завтрашнюю встречу с кем-то из Юговцев.

В прошлый раз, спустя пару дней после ее посещения аэродрома, она встретилась в гримерных с молодым парнем Пашей. Пришлось рассказать ему о том, что там на аэродроме, сколько самолетов. Но она не сказала ему главного – что она сама все видела это своими глазами – поэтому приврала, объяснив, что кто-то из летчиков проговорился в баре.

Таня, улыбаясь и сама того не замечая, мысленно повторяла про себя содержание записки. «Зима. Как там погода у вас? Жду твоих новостей».

Зима. Такой вот теперь у нее псевдоним. Как сказал дядя Миша – простенько и со вкусом. Зимина ведь, поэтому и Зима.

Закончив мыть полы, Таня оглядела бар и остановила взгляд на фортепиано. Макса она уже не видела почти неделю. С тех пор, как начались бомбежки советской авиацией, она редко виделась с ним. Ведь какая тактика была у нашей авиации: с наступлением темноты и до рассвета один-два самолета прилетали с интервалом десять-пятнадцать минут. И так держали город всю ночь в напряжении. В такие ночи она часто слышала и видела, как помимо советских самолетов, летали еще и немецкие. Тогда Таня очень боялась. Боялась не разрушений, не смертей и пожаров. Боялась за Макса.

За это время она привязалась к нему. Почему-то теперь она уже не могла себе представить свой бар без него. Риделю каким-то образом удалось стать какой-то неотъемлемой частью ее жизни.

Тут с улицы до нее донесся какой-то шум. Таня, осторожно выглянув из-за плотно задернутой шторы, внимательно оглядела темную улицу. Мимо нее пробежали, что-то громко крича, несколько гестаповцев. Видимо, ищут кого-то.

Все это началось после той самой первой бомбежки. На следующий день немцы повесили везде плакаты: «Жителям города Ростова-на-Дону. За каждого убитого немецкого солдата будут расстреляны 50 жителей. За каждого убитого немецкого офицера будут расстреляны 100 жителей». Девятого августа немцы вывесили приказ: евреям готовиться к переселению, которое начнется 11 августа.

Таня видела, как евреев увозили на машинах со сборных пунктов. Она сразу поняла, что не будет никакого переселения, но надеялась, что их во всяком случаем отправят в лагерь – хотя бы живыми останутся. «Хотя, – думала она, смотря на проезжающие мимо машины, – тут уж как посмотреть. Может, лучше умереть, чем попасть в их лагерь».

Только потом девушка узнала, что всех отвозили в Змиевскую балку, где сразу же расстреливали. Выгружали из машин и сразу в ямы.

Одиннадцатого августа ростовский бургомистрат провел перерегистрацию всех погорельцев, тех, у кого были разрушены дома, и их вселяли в еврейские квартиры. Лучшие квартиры, конечно, забирала немецкая администрация. Еврейские квартиры и квартиры эвакуированных были объявлены конфискованными и перераспределялись.

Как отметила про себя Таня, с Первого сентября жизнь их изменилась. Заработали школы с первого по четвертый класс, где уроки вели как и наши учителя, так и немцы. Появились старосты, которые собирали списки на карточки. Хлеб давали по 250 граммов в ларьках, магазинах. Таня радовалась, что ее кормит бар – за него давали прибавку в 200 грамм. Это хоть и мало, но все-таки лучше, чем ничего.