Напоследок перед глазами предстал его маленький сынишка, и он впал в состояние сомнения. Захотелось ему на своём чёрном коне погарцевать от души в поле, свободной бабочкой перелететь с места на место на покосах. Пока в его голове эти мысли сменяли друг друга, тем временем Будзи присел возле него и, толкнув локтём, спросил весело:
- Эй, что скажешь, как жизнь? Видал!
Царай тут же поднял голову, затем ответил Будзи:
- Ну, что тебе сказать, увидим потом, подождать надо ещё.
Будзи достал из кармана кусок хлеба и протянул Цараю:
- Держи, видел я, что ты ничего не ел. Это ни к чему. Если ты не будешь есть каждый раз, когда начальство будет кого-то наказывать, тогда тебе плохо придётся.
- Дело не в наказании, а в том, что у меня их еда вызвала тошноту.
Он положил хлеб в карман и, поглядев по сторонам, сказал Будзи:
- Хорошо, если бы нас никто не увидел, а то и мы получим нагоняй. Но страшно не наказание, страшно то, что человек может не сдержать себя перед ними, а это к хорошему не приведёт.
- Ты прав, - кивнул головой Будзи.
Царай опять погрузился в омут своих горьких дум и печально глядел вниз. Будзи понял его состояние и ничего ему не говорил, однако продолжал смотреть на него с удивлением.
Те, кто ещё были снаружи, начали по одиночке и парами заходить в помещение казармы. Ребята из Овражного, входя, бросали хлеб в сумку Царая и смущённо поглядывали на него. Видимо, во время обеда они заметили, что он почти ничего не ел. Царай сам тоже пришёл в смущение, но ничего сказать не мог. Ему было приятно, что ребята так хорошо к нему относятся, и что он у них пользуется уважением. Когда один из парней опять бросил хлеб в его сумку, тогда Царай уже не сдержался:
- Что случилось, скажите, пожалуйста, зачем столько хлеба, разве я обжора.
- Ничего не случилось, просто хлеба много оказалось. Мы не считаем тебя обжорой.
- Ладно, ладно, ничего, - сказал Царай и похлопал парня по плечу.
- Царай, надо подумать, куда девать эти хлеба, - сказал Будзи другу на ухо.
- Что-нибудь придумаем. Давай-ка мы их выбросим куда-нибудь.
- Так дело в том, что некуда выбрасывать, если их обнаружат, тогда начнут искать нас.
- Ты ведёшь разговоры робкого и напуганного человека. Неужели мы нигде не найдём укромного места, куда бы их можно было выбросить!
- Найдём, почему не найдём, только надо хорошо поискать, чтобы они это место не отыскали. Наши начальники подобны свиньям, всё должны раскопать.
- Если не искать, то и дом свой не найдёшь, это правда, - подтвердил его слова Царай.
Тут ещё один парень принёс кусок хлеба, следом - другой. Царай опять не сдержался:
- Так, так, ребята! Меня ваши куски хлеба не вернут из того света, но то, что вы цените своих товарищей, это очень хорошо.
Сначала смутились оба, потом один из них сумел сказать:
- Ты прав, Царай.
Второй к тому времени нашёл, что добавить к словам первого:
- Я хочу сказать, что жалко Дебола и Быдзеу, но мы ничем не можем им помочь.
После этих слов парни повернулись и направились к своим кроватям.
Сумка наполнилась хлебом так, что даже два куска из неё выпали на пол. Будзи уставился на сумку и, смеясь, сказал Цараю:
- Я же говорил, что этот хлеб принесёт нам неприятности!
- Что случилось, кто-нибудь идёт? - торопливо спросил его Царай.
- Идти никто не идёт, но посмотри на землю, куски уже не вмещаются в сумке и падают на пол. Если начальство это увидит, то дело будет плохо.
- Вместо разговоров встань и вынеси их в своём кармане наружу, отдай их лошадям или собакам, или ещё кому-нибудь, лишь бы они нигде не обнаружились.
Будзи встал и, положив куски хлеба в карман, отправился наружу. Он долго смотрел по сторонам, но не увидел ни собаки, ни коня и, не зная, что делать, бросил куски в туалет. Причём, бросил в одну сторону и их не только найти, а даже увидеть было нельзя. Когда Будзи вернулся в казарму, Царай его сразу спросил:
- Куда ты их дел?
- Спрятал в надёжном месте, где и найти невозможно; я их выбросил в туалет.
- Разве там найти невозможно? Завтра их увидят.
- Нет, никто не увидит, я их бросил в сторону.
После этих слов Царай тоже наполнил карман кусками хлеба и вышел во двор...
Воздух внезапно рассекли звуки свирели... Тут же раздался голос:
- Наружу, все наружу!
Новобранцы высыпали во двор. Их поставили по десять человек и каждой десятке дали одного старшего. После этого всех повели в поле разучивать песни.
Добравшись до места, десятки разошлись по сторонам и занялись разучиванием песен. Ефрейтор начинал петь, и его пение напоминало собачий вой. Затем за ним начинали выть солдаты. Хотя они очень старались, но не могли справиться с песней, и старший стал злиться. Десятки находились далеко друг от друга и слышали только вой ефрейтора. Когда он злился, то начинал ругаться по-русски, а новобранцы тихо и спокойно взирали на него, как взирали бы на волка, который ясным днём шёл бы посреди села. Всё ж, если бы волк проходил мимо них, они бы зашевелились, а на ефрейтора не обращали внимания потому, что ничего не понимали в его песнях.