Шум падающих вещей

Последние слоги этой фразы потонули в пронзительном жужжании. Мы остановились в паре шагов от пасеки. Тут был небольшой уклон, из-за сетки мне было плохо видно, куда я ступаю, и все же я залюбовался лучшим зрелищем на свете: как человек хорошо делает свое дело. Майя Фриттс взяла меня под руку, подвела к улью сбоку, а не спереди, и жестами попросила бутылку, которую я нес все это время. Она подняла ее на уровень глаз и один раз сжала меха, чтобы опробовать механизм. Призрачная струйка белого дыма вылетела из горлышка и растворилась в воздухе. Майя вставила горлышко бутылки в отверстие в первом улье и снова сжала меха – раз, два, три – наполнив улей дымом, а потом резко сняла крышку, чтобы быстро пустить дым в глубину. Я сделал шаг назад, инстинктивно прикрыв лицо ладонью. Но там, где я ожидал увидеть рой разъяренных пчел, жалящих все, что встретится на пути, оказалось нечто ровно противоположное: пчелы сидели спокойно и тихо, тельца их соприкасались. Жужжание смолкло: я почти смог различить, как замирают крылышки, а черно-желтые кольца вдруг прекращают вибрировать, словно у них вдруг села батарейка.

– Что вы им туда напустили? – спросил я. – Что это в бутылке?

– Сухое дерево и коровий навоз.

– Дым их усыпляет? Что он с ними делает?

Майя Фриттс не ответила. Обеими руками она взяла первую рамку и резко ее встряхнула. Сонные или одурманенные пчелы попадали в улей.

– Дайте мне щетку, – сказала мне Майя Фриттс и аккуратно стряхнула самых упрямых, которые крепко уцепились за соты. Некоторые пчелы, любопытные, а может, просто пьяные, ползали по ее пальцам, пробирались между мягкими щетинками щетки, и Майя аккуратно снимала их, словно взмахами кисточки.

– Нет уж, милая, – говорила она. – Иди-ка домой.

Или:

– Слезай давай, не время шутки шутить.

Эта процедура – вытаскивание сот, сметание пчел, ласковые беседы – повторилась и в остальных ульях. Майя Фриттс глядела очень внимательно и наверняка запоминала все, что видела и чего я в своем невежестве увидеть не мог. Она поворачивала деревянные рамки, осматривала их со всех сторон и пару раз пустила дополнительную порцию дыма, словно опасаясь, что какая-нибудь недисциплинированная пчела возьмет, да и проснется не вовремя. Я воспользовался моментом, снял перчатку и подставил ладонь под струю холодного пахучего дыма, просто чтобы узнать о нем немного больше. Его запах, в котором было больше от дерева, чем от навоза, останется на моей коже до самого вечера, а кроме того, будет навечно связан с той долгой беседой с Майей Фриттс.

Проинспектировав все ульи, Майя Фриттс вернула на место в сарай дымарь, щетки и ломики и отвела меня в дом. Там оказалось, что ее работники все утро готовили для нас молочного поросенка. Войдя, я тут же почувствовал облегчение во всем теле, без единой жалобы принявшем полуденный зной. В этой тени и прохладе оно мгновенно ощутило, как настрадалось за день, втиснутое в комбинезон, маску и перчатки. Вся спина у меня была в поту, тело молило об утешении. Бешено вращались два вентилятора, один над гостиной, другой над столовой. Перед тем, как сесть за стол, Майя Фриттс принесла откуда-то плетеную коробку ручной работы размером с маленький чемоданчик. Крышка у нее была твердая, дно укрепленное, а по бокам – ручки или петли, чтобы удобнее было поднимать и переносить. Майя поставила коробку во главе стола, будто гостя, а сама села напротив. Накладывая салат из деревянной миски, она спросила меня, что я знаю о Рикардо Лаверде, успел ли по-настоящему узнать его.

– Немного, – сказал я. – Мы были знакомы всего несколько месяцев.

– Вам неприятно вспоминать об этом? Из-за несчастного случая, я имею в виду.

– Уже нет, – сказал я. – Но я правда мало о нем знаю. Знаю, что он очень любил вашу мать. Знаю о рейсе из Майами. А вот о вас я не знал.

– Вообще? Он никогда не говорил обо мне?

– Никогда. Только о вашей матери. Ее звали Элена, верно?

– Элейн. Ее звали Элейн, но колумбийцы стали звать ее Элена, а она не возражала. Видимо, привыкла.

– Но ведь это разные имена.

– Если б вы знали, сколько раз она при мне пыталась кому-то это объяснить.

– Элейн Фриттс, – сказал я. – Для меня она вроде бы чужой человек – и все же не чужой. Это странно. Вы же знаете про черный ящик?

– Про кассету?

– Да. Я же не знал, что сегодня буду здесь, Майя. Я бы постарался привезти вам эту запись, думаю, это было бы не так уж трудно.

– Об этом не беспокойтесь, – сказала Майя. – Она у меня есть.

– Как это?

– Ну а чего вы ожидали? В этом самолете погибла моя мать, Антонио. Мне потребовалось чуть больше времени, чем вам, чтобы найти эту запись. Дом Рикардо и эту запись. У вас было преимущество, вы были рядом, когда его убили, но ничего, я искала и в конце концов нашла ее, не сразу, но что ж тут поделаешь.

– И Консу отдала вам запись.