Шум падающих вещей

«Хаук» капитана Абадиа летел прямо на собравшихся.

– Да что он делает, он что, с ума сошел? – сказал кто-то еще.

На сей раз голос доносился снизу, говорил кто-то из свиты президента Лопеса. Сам не зная почему, Хулио бросил взгляд на президента и увидел, что тот обеими руками ухватился за деревянный поручень, будто стоял не на трибуне, прочно укорененной в земле, а на палубе корабля в открытом море. Хулио снова ощутил горечь во рту и тошноту, а еще внезапную боль во лбу и за глазами. И тогда капитан Лаверде сказал тихо, так, чтобы не услышал никто, кроме него самого, и в голосе его смешались восхищение и зависть, словно он наблюдал, как кто-то рядом разрешил загадку:

– Черт! Он хочет схватить флаг.

То, что случилось потом, для Хулио происходило вне времени, словно галлюцинация, вызванная мигренью. Истребитель капитана Абадиа приблизился к президентской трибуне на скорости четыреста километров в час; казалось, он неподвижно парит в прохладном воздухе. За несколько метров до трибуны он перевернулся в воздухе, а потом еще раз – капитан Лаверде называл это «вить витки» – и все это в абсолютной, смертельной тишине. Хулио потом вспомнит, как успел оглянуться по сторонам и увидеть лица окружающих, искаженные ужасом и изумлением, и рты, разинутые словно в крике. Но никто не кричал: весь мир умолк. В ту же секунду Хулио понял: его отец прав! Капитан Абадиа пытался завершить развороты так близко к развевающемуся флагу, чтобы схватить его рукой – невообразимый пируэт был посвящен президенту Лопесу, как тореро мог бы посвятить президенту быка[42]. Хулио осознал все это и даже успел спросить себя, осознали ли остальные. И тут он ощутил на веках тень от самолета – невозможно, ведь солнца не было – и воздушную волну с запахом гари, и ему хватило присутствия духа, чтобы увидеть, как истребитель капитана Абадиа странно перекувыркнулся в воздухе, сложился, словно резиновый, и устремился к земле, уничтожая на своем пути деревянную обшивку дипломатической трибуны, увлекая за собой лестницу, ведущую на президентскую трибуну. Самолет ударился о землю и развалился на куски.

Мир взорвался. Поднялся шум: крик, стук каблуков по дереву, звук сорвавшихся с места тел. Над упавшим самолетом разорвалась черная туча, похожая не на дым, а на плотный сгусток пепла; туча висела на месте дольше, чем можно было ожидать. Из ее сердцевины вырвалась волна нечеловеческого жара и за секунды уничтожила стоявших поблизости, а других словно бы прокалила заживо. Некоторым повезло; но и им почудилось, что они умирают от удушья, потому что жар надолго высосал из воздуха весь кислород. Ты как будто в духовке, – скажет потом один из свидетелей. Лестница упала, пол трибуны и перила тоже провалились, и оба Лаверде рухнули на землю, и только тогда, будет вспоминать Хулио гораздо позже, он почувствовал боль.

– Папа, – позвал он, и увидел, как капитан Лаверде встает, пытаясь помочь какой-то женщине, которая провалилась в щель между ступенями, но было очевидно, что помочь ей уже невозможно. – Папа, со мной что-то…

Хулио услышал мужской голос. «Эльвия! – кричал он, – Эльвия!». Хулио узнал мужчину в бабочке в горошек, того, что хотел подогнать машину. Он шел среди лежавших на земле тел, наступая на них и спотыкаясь. Пахло чем-то горелым, и Хулио быстро понял: горелой плотью. Капитан Лаверде обернулся, и на его лице Хулио увидел отражение случившейся катастрофы. Отец взял его за руку, и они пошли прочь, стремясь как можно скорее добраться до больницы. Хулио плакал, скорее от страха, чем от боли, когда, минуя дипломатическую трибуну, увидел два мертвых тела и в одном из них узнал девушку в кремовых туфлях. Потом он потерял сознание и пришел в себя несколько часов спустя, на койке в больнице Сан-Хосе. Все болело, вокруг маячили встревоженные лица.

Никто так никогда и не узнал, как это произошло: разбился ли самолет еще в воздухе или от удара о землю, но Хулио получил прямо в лицо плевок моторного масла, ему прожгло кожу и мясо, его разве что чудом не убило, как это произошло со многими другими. В аварии погибло пятьдесят семь человек, первым из которых был капитан Абадиа. Объясняли, что в результате его последнего маневра возник воздушный пузырь; что самолет после двойного переворота попал в спутный след; что из-за этого пилот потерял высоту и контроль над управлением, что падение было неизбежно. Раненые в больницах принимали новости безразлично или отчужденно, выслушивали уверения в том, что казна возьмет на себя похоронные расходы, что самые бедные семьи получат помощь от города и что президент посетил всех пострадавших в тот же вечер. По крайней мере юного Хулио Лаверде он действительно посетил. Правда, Хулио в тот момент был без сознания, поэтому посещение осталось незамеченным – но родители потом расписывали ему все в подробностях.