Шум падающих вещей

– Кто она? – спросила Аура.

– Да никто. В смысле, это не то, что ты думаешь.

– Ты не знаешь, что я думаю. Так кто она?

– Дочь Рикардо Лаверде, – сказала я. – Помнишь, которого…

Она фыркнула.

– Я знаю, кто такой Рикардо Лаверде. Не оскорбляй меня больше, пожалуйста.

– Она хочет, чтобы я ей все рассказал. И я тоже хочу, чтобы она рассказала мне. Вот и все.

– Все.

– Да. Все.

– И как она тебе? В смысле, как женщина?

– Аура, не надо.

– Я просто не понимаю, – повторила она. – Не понимаю, почему ты вчера не позвонил, тебе же ничего не стоило. Вчера у тебя не было под рукой телефона? Ты ночевал там?

– Да.

– Что да? Да, не было телефона? Или да, ты заночевал там?

– Да, я заночевал тут. И я мог бы позвонить.

– И что?

– Ничего.

– Что ты делал? Что вы делали?

– Говорили. Всю ночь. Я поздно проснулся, поэтому звоню сейчас.

– Ах вот в чем дело.

– Да.

– Ясно, – сказала Аура. А потом: – Ну ты и мудак, Антонио.

– У нее информация. Я могу много узнать.

– Эгоист и мудак. Ты не можешь так поступать со своей семьей. Я всю ночь не спала, представляла себе всякие ужасы. Какой же ты мудак. Я всю пятницу просидела тут с Летисией, ждала новостей, выйти никуда не могла, боялась, что ты позвонишь, пока меня не будет. Всю ночь не спала, умирала от страха. Об этом ты не подумал? Или тебе все равно? А если бы все было наоборот? Представь себе: я ушла куда-то с Летисией на целый день, и ты не знаешь, где мы. Ты же вечно трясешься, следишь за мной, как будто я только и жду, как бы тебе рога наставить! Требуешь, чтобы я всегда звонила тебе, как приеду, чтоб ты знал, что я добралась и все в порядке. Чтобы звонила тебе, когда выхожу, чтоб ты знал, во сколько я вышла. Зачем ты так, Антонио? Что происходит, чего ты хочешь добиться?

– Не знаю, – сказал я. – Я не знаю, чего хочу.

В последовавшие мгновения тишины я различил в трубке движения Летисии, этот звуковой след, подобный кошачьему колокольчику, который родители научаются различать, сами того не замечая. Вот Летисия идет или бежит по ковру, болтает со своими игрушками или слушает, как они болтают между собой, передвигает и уносит разные вещи (запрещенные статуэтки, запрещенные пепельницы, запрещенную метлу, которую она любит вынести из кухни, чтобы подмести ковер) – все эти еле заметные волнения воздуха, производимые ее маленьким телом. Я почувствовал, что скучаю, и осознал, что никогда раньше не ночевал без нее, так далеко от нее. Меня снова растревожили ее беззащитность и чувство, что опасности, которые поджидают ее в каждой комнате, на каждой улице, становятся более реальными в мое отсутствие.

– С Летисией все хорошо?

Аура ответила не сразу.

– Да, все хорошо. Она позавтракала.

– Дай мне ее.

– Что?

– Дай ей трубку, пожалуйста. Скажи, что я хочу с ней поговорить.

Молчание.

– Антонио, прошло уже больше трех лет. Почему ты не хочешь это преодолеть? Почему ты так прицепился к несчастному случаю и хочешь жить в нем вечно? Не понимаю, зачем, для чего тебе это нужно. Что с тобой происходит?

– Я хочу поговорить с Летисией. Дай ей трубку. Позови ее и дай ей трубку.

В ее вздохе мне почудилось то ли отвращение, то ли отчаяние, а может, просто раздражение от собственного бессилия. Различить все эти чувства по телефону непросто, чтобы верно истолковать их, нужно видеть лицо человека. В моем доме, на десятом этаже, в моем городе, подвешенном на высоте две тысячи шестьсот метров над уровнем моря, двигались и разговаривали две мои женщины, а я их слушал и любил их, да, я любил их обеих и не хотел причинять им боль. Об этом я думал, когда услышал голос Летисии.

– Алло, – сказала она.

Это слово дети узнают сами, никто их не учит.

– Привет, милая.

– Это папа, – сказала она, и до меня донесся далекий голос Ауры:

– Да, слушай, что он тебе скажет.

– Алло, – повторила Летисия.

– Привет, – сказал я. – Кто я такой?

– Папа, – ответила она, с упором на вторую «п», слегка запнувшись на ней.

– Нет, – сказал я, – я страшный волк.

– Страшный волк?

– Я Питер Пэн.

– Питер Пэн?

– Кто я такой, Летисия?

Она секунду поразмыслила и сказала:

– Папа.

– Точно, – сказал я.

Она рассмеялась – легкий коротенький смешок, словно колибри пролетела. Я спросил:

– Ты заботишься о маме?

– Ага, – сказала она.

– Ты должна очень хорошо заботиться о маме. Ты о ней заботишься?

– Ага. Сейчас тебе ее дам.

– Нет, погоди, – начал было я, но было уже поздно, она уже избавилась от трубки и оставила меня во власти Ауры, мой голос – в ее руках, и моя ностальгия повисла в теплом воздухе: ностальгия по тому, чего я еще не лишился.

– Давай, беги играть, – сказала Аура самым нежным тоном, почти прошептала, словно шестисложную колыбельную. А потом она обратилась ко мне, и контраст был оглушителен: в ее голосе, совсем близко, звучали печаль, разочарование и скрытый упрек.

– Привет, – сказала Аура.

– Привет. Спасибо.

– За что?

– Что дала мне Летисию.

– Она боится коридора.

– Летисия?

– Говорит, там кто-то есть. А вчера не захотела идти одна из кухни в свою комнату, пришлось пойти с ней.

– Это возраст такой, – сказал я. – Потом все страхи проходят.

– Она попросила спать со светом.

– Такой возраст.

– Да, – сказала Аура.