Шумерский лугаль

Впереди гавкает один раз собака, как бы спрашивая себя, не послышалось ли? Затем дважды и строже, словно задает вопрос: «Кто идет?». К ней присоединяется еще одна собака, а потом и вся стая. Не знаю, сколько их охраняет отару, но заливаются громко и мощно.

— Бегом! — тихо командую я и первым перехожу на легкую рысь.

Мои воины растекаются в стороны и бегут, стараясь не обгонять меня. Наш топот и звон оружия и снаряжения заглушают лай собак. Бежим молча, чтобы вогнать противника в непонятное. Семиты сейчас слышат, что к ним приближается что-то большое, но, скорее всего, не живые люди, иначе бы кричали. Люди всегда кричат, нападая. Молча могут нападать только злые духи, с которыми воевать бесполезно и глупо. Я слышу испуганные, истеричные крики наших врагов. Вопят и женщины, и мужчины.

С нашего пути убегает, жалобно блея, огромная отара овец и коз, и открывает покинутый лагерь семитов. Он большой. Ночевало здесь несколько тысяч человек. Везде кострища, от которых идет сильный запах гари, овчины, разложенные вокруг них, тюки со всяким барахлом, щиты и даже копья, воткнутые подтоком в землю. В лагере осталось лишь несколько маленьких детей, наверное, рабов, спрятавшихся среди тюков, да небольшая стая собак, которая, лая, прикрывала бегство хозяев.

— Быстро грузите добычу на ослов и вместе с отарой гоните к нашему лагерю! — приказываю я.

Часть воинов отправляется к стаду ослов, пасущихся рядом с лагерем, а остальные сносят в одну кучу тюки, корзины, бурдюки. Стараются делать это молча, но то тут, то там слышу тихую речь. Тон радостный. Захватили добычу без боя и потерь. Значит, не зря молчали, выполняя мой приказ.

С отрядом из двух сотен лучников я занимаю позицию в той стороне, куда убежали семиты. Они уже приходят в себя, перекликаются в темноте, сбиваясь в группы. Ночью одному страшно. Как мне переводит копейщик, семит по национальности, с детства живущий среди шумеров, речи о нападении на нас и даже о возвращении в лагерь пока нет. Все еще пытаются понять, кто на них напал, но все чаще звучит мнение, что шумеры.

Дождавшись, когда закончили погрузку добычи и погнали ослов вслед за баранами и козами, начал отступать и я со своим отрядом. Семиты к тому времени осмелели, попробовали подойти ближе к лагерю. Прилетевшие из темноты стрелы, ранившие пару человек, остановили их. Уверен, что до рассвета больше соваться не будут. Мой отряд, опять таки молча и стараясь шуметь поменьше, пошел вслед за остальными к нашему лагерю в ложбине. Этот путь показался короче. И потому, что возвращались с победой и добычей, и потому, что последнюю треть преодолели во время утренних сумерек. Заодно пригнали пару сотен коз и овец, отбившихся от захваченной отары.

В нашем лагере уже горели костры. Под веселые крики воины резали баранов и запекали мясо. Несмотря на то, что прободрствовали большую часть ночи, мало кому хотелось спать. Все с нетерпением ждали, когда приготовят мясо, которого сегодняможно будет наесться вдоволь, и с вожделением поглядывали на трофеи, разложенные на пять куч: съестные припасы, оружие, шкуры, одежда, домашняя утварь. Особо ценного ничего не взяли, но зато много дешевого. Да и скот в хозяйстве пригодится. По примерным подсчетам на каждого воина выходило по половине осла и три барана или козы. Баранов и коз мы, скорее всего, съедим до возвращения домой, а вот половина осла — это серьезное подспорье для семейного бюджета, цена молодой рабыни.

72

Мое войско построено на длинном и широком плато, ровном и почти без растительности. Я сам выбрал его для сражения с семитами. Понимал, что для них потеря такого большого количества скота — верная смерть, что обязательно попытаются отбить и заодно вернуть остальные имущество, захваченное нами. Собирались три дня, а на четвертый пошли в нашу сторону. К тому времени я уже нашел место, где встречусь с ними, и даже подготовил поле боя: заровнял глубокие ямы, чтобы не помешали атаке колесниц, с личным составом провел учения, отрепетировал сценарий битвы. Он почти не отличался от того, что использовался при сражении с гутиями. Задачу облегчало использование большинством семитов пращ, а не луков. Из пращи нельзя вести эффективный обстрел по навесной траектории, поэтому я растянул фалангу, сократив количество шеренг до трех, и поставил лучников за ней.

Семиты прибыли на поле боя за два часа до полудня. Их было раза в три больше, чем нас. С час у них ушло на ожидание отставших, после чего, надев войлочные плащи, пошли в атаку. Строй не соблюдали, двигались группами, каждый род отдельно. Каждая группа выкрикивала что-то свое, наверное, родовой боевой клич. Крики сливались в один, громкий и непонятный, даже семит-переводчик не смог мне сказать, что именно помогает им идти на смерть. Из-за черных плащей казались мне стаями ворон, кочующих по мусорной свалке к раздувшемуся трупу коровы. На дистанции метров сто от передней шеренги фаланги они остановились, откинули правую часть плаща за спину, чтобы не мешал использовать оружие, и приготовили пращи.

— Лучники, начали! — скомандовал я.