Шура. Париж 1924 – 1926

Шура осторожно, стараясь не касаться грязной бумажной скатерти, потянулась к рюмке с водкой. На столике стоял дешевый розовый абажур, очевидно, призванный создать романтичную атмосферу и с такой же очевидностью не справлявшийся со своей задачей. Он всего-навсего привлекал к себе внимание, отвлекая гостей от пятен на стенах, скатертях, от потрескавшихся тарелок и блеклых столовых приборов. Это кабаре сильно отличалось от русских клубов и ресторанов в более благополучной части города – на Монмартре, Монпарнасе и в Булони. Там выступали дорогие балалаечники, виртуозные цыгане и молодые танцоры. Там стелили белоснежные скатерти и подавали чистейшие салфетки. Там на столах лежало меню, в котором обязательно присутствовали шампанское и икра. Там гостей встречал аккуратно одетый и с тщательно выстриженной бородой то ли князь, то ли граф, то ли губернатор, их приветствовали наряженные в шелк и жемчуг княгини и графини, а обслуживали пришедших титулованные официанты. Всех остальных – бедных и обездоленных – принимали заведения Бийанкура.

Приближалось время встречи. Сердце Шуры забилось чаще. Она то и дело посматривала на дверь, и ей казалось, что она угодила в ловушку, которую себе сама и устроила. Она не дотронулась до водки, которую принес ей официант. Хотя несколько глотков спиртного добавили бы ей куража, рюмка оказалась настолько грязной, что Шура попросту побрезговала. От соседних столиков до нее доносились обрывки бесед: кто-то говорил о побеге из Крыма, кто-то рассказывал, как их корабль встал на карантин у берегов Мраморного моря, так что пришлось выживать среди тифозных вшей. Какофония голосов словно поглощала фразы, но в то же время рождала ответы на незаданные вопросы. Голоса мешали думать. Подавить их могла только доносившаяся со сцены музыка. Внезапно Шура заметила, что к ее столику направляется какая-то пара. Мужчину она узнала, но, поскольку договаривалась о встрече только с ним и не знала женщину, поначалу сделала вид, что не видит пару, и продолжала наблюдать за очередным выступлением. Возможно, планы изменились, и Гриша Семенович – конечно, если это было его настоящее имя – попросту пришел сюда со своей женой. Но стоило Шуре понять, что они и правда направляются к ней, она заволновалась еще сильнее. Шура прижала ладонь к груди, будто боялась, что сердце выскочит наружу. Подойдя к столику, Семенович улыбнулся ей и, вежливо кивнув, сказал:

– Добрый вечер, Александра Верженская!

Шура попыталась успокоиться и с такой же улыбкой ответила:

– Добрый вечер, Гриша Семенович!

Очевидно, что Семенович только что побывал у парикмахера – аккуратно уложенные волосы делали его большой лоб еще больше. Одетый с иголочки смуглый черноглазый брюнет с тонким носом и широкими губами очень выделялся на фоне остальных гостей. Его спутница, брюнетка с жесткими, плохо подстриженными волосами и тусклым лицом, на котором не было ни грамма косметики, больше походила на мужчину, чем на женщину. Ее длинный изогнутый нос и пухлые губы с загнутыми вниз кончиками выдавали в ней решительного и жестокого человека. Одета она была в простую мужскую рубашку и прямую юбку и на фоне Семеновича казалась абсолютной чужестранкой. Однако, похоже, это ее ничуть не смущало.

– Надежда Михайлова, – представил ее Семенович.

– Рада знакомству, – сказала женщина, протянув Шуре руку. Ладонь у нее была холодной и неприветливой. Пара уселась напротив Шуры.

Имя женщины, Надежда, показалось дурной шуткой, если учесть столь безнадежную внешность. А то, что жена Ленина приходится ей тезкой, возможно, лишь совпадение, а возможно, выверенное решение, чтобы все сразу понимали, чью сторону она занимает. Также возможно, что это имя она придумала только для сегодняшнего вечера. Внезапно Шура испытала непреодолимое желание вскочить с места и убежать. Семенович, словно прочитав ее мысли, пересел к Шуре и сказал:

– Давайте сначала закажем ужин.

– Благодарю, – ответила Шура. – Я уже поела.

– А ты, Надежда?

– Я голодна как волк, – сказала женщина. Очевидно, они с Гришей были достаточно близки, ведь тот обращался к ней по имени.