Шуты и скоморохи всех времен и народов

С 1633 года о Табарене решительно ничего не слышно; вернее всего, он умер, так как в 1634 году появилась пьеса, озаглавленная «Встреча Готье Гаргилля и Табарена в аду». Хотя, конечно, это не может служить бесспорным доказательством того, что Табарен умер именно в это время. Подобные шуточные пьесы были, большей частью, плодом фантазии их авторов, которые редко обращали внимание на исторические факты.

Во всяком случае, если Табарен не умер в 1633 году, то, вероятно, он удалился от сцены, чтобы наслаждаться спокойствием и жить на свои сбережения[119]. Иные предполагали, что Табарен, разбогатев, купил себе замок. В пьесах, упоминаемых Жалем, Табарен часто называется владетелем дю Фрети. Однако следует заметить, что подобная метаморфоза – сделаться из фигляра на Новом Мосту владетелем замка – кажется невероятною. Табарен, вероятно, соскучился бы по своим подмосткам, живя в спокойном уединенном замке; такой человек, привыкший к вольномv воздуху, к восторгам толпы, не мог бы свыкнуться с однообразною жизнью богатого владетеля замка. Следовательно, и предположение, высказанное Жалем, не может иметь никакого основания.

Табарен, вероятно, не был последним из тех шарлатанов, которые появляются на ярмарках и на городских площадях. Все фигляры, комедианты, продавцы лекарств и разных снадобий, появлявшиеся на подмостках, устроенных на площадях, могут считать себя потомками этого знаменитого предка, раз они одеты в трехцветный или какой-либо другой шутовской костюм для потехи публики; будет ли это забавный шут вроде Жокресса или серьезный Шодрюк, живший в царствование Луи-Филиппа[120], – все это люди одного лагеря. Но только следует признаться, что не всегда эти потомки Жана-Соломона обладают его талантом и умением развлекать публику и сделаться такими популярными, каким был он сам.

IV

Городские шуты. – Общины шутов. – Общество шутов в Клеве. – Мать шутов в Дижоне.

До сих пор мы говорили о домашних шутах, находившихся на службе у владетельных принцев и вельмож; затем упоминали также и о народных шутах, которые давали свои представления на городских площадях, и были люди совершенно свободные, не имевшие над собой никакой власти, и потому давали полную волю своей фантазии. Теперь нам осталось упомянуть о так называемых городских шутах, которые состояли как бы на службе городских властей и корпораций; в число этих шутов входили и разные фигляры, плясуны, комедианты, рассказчики, полишинели, все они получали небольшое жалованье или от города, или от корпораций.

Так, например, в Лилле шут всегда предшествовал процессии, обходившей весь город во время праздника Тела Христова[121]. Аббат д’Артиньи рассказывает, что «такой шут и одевался сообразно занимаемой им должности, и держал в руках жезл, которым он заигрывал с толпою зрителей, позволяя себе различные шутки и дурачества, и даже иногда брызгал на них водой. Я видел эту процессию несколько лет кряду; в это время должность шута исполнял один очень зажиточный банкир, у которого сын был каноником в главном соборе города. Народ никак не мог себе представить, чтобы процессия могла обойтись без шута, хотя это и казалось несколько странным».

Другой патер, аббат Налори, рассказывает о городском шуте Лилля следующее: «Должность шута в Лилле считалась почетной должностью. Он носил одежду, скроенную из разноцветных кусков материи, и держал в руках шутовской жезл (la marotto). Это был его костюм для церемоний. Полагают, что шут был одет в такой костюм из уважения, которое город хотел выказать Филиппу Доброму, герцогу Бургундскому[122], в свите которого был слуга, одетый в такой же костюм; ввиду этого магистрат города Лилля, желая понравиться и угодить принцу, одел точно так же и своего городского шута… Тот же патер писал аббату д’Артиньи: «Все, что вы говорили о личности шута, совершенно верно. Он был банкиром и назывался Корнелем, а его сын был каноником».

Часто случалось, что какой-либо город, не имея своего собственного шута, нанимал какого-нибудь постороннего скомороха, который должен был во время известных церемоний потешать толпу к немалому удовольствию зрителей. Так, в Дьеппе всегда праздновалась годовщина победы французов над англичанами под стенами города 14 августа 1413 года.

Это народное празднество сливалось с праздником Успения, что придавало ему еще более значения и блеска. Тут необходимым участником процессии являлся шут, которого народ называл Grimpesolais, а потом переименовали в Grenualet, и этот обычай сохранился почти до нашего времени, и этим именем всегда назывался какой-нибудь знаменитый паяц. Это необходимое лицо в празднествах, совершавшихся в Дьеппе, позволяло часто себе самые неуместные выходки, так что подобные церемонии были запрещены в 1647 году.