Шуты и скоморохи всех времен и народов

Государь обернулся, и все, сидевшие за столом, обратили внимание на покрасневшего чиновника.

– Что это значит? – спросил государь у Балакирева.

– Ничего, ваше величество, – отвечал шут, – вы сами же изволили назначить меня начальником или повелителем мух, и вот я наказал одну из моих подданных, чтобы она не смела красть царского кушанья.

Государь усмехнулся и бросил строгий взгляд на смутившегося чиновника.

Вскоре после этого чиновник был отрешен от своей должности.

Однажды кто-то из вельмож давал обед для самого царя и для иностранных посланников. Все приглашенные сели за стол.

В эту минуту явился Балакирев в старинном подьяческом костюме. Присутствовавшие много над ним смеялись, но он, казалось, не обращал никакого внимания на насмешки и молчал. Обед подходил к концу. Балакирев вынул мешок с воробьями и стал вытаскивать их поодиночке.

– Ты чей? – спросил шут первого воробья и, переменив свой голос, отвечал: – Государев!

– А, бездельник, так ты государев!

– Послушай, лакей, отошли его к Дивьеру и скажи, чтобы его, мошенника, хорошенько высекли.

– А ты чей?

– Государев.

– Этого отдать в кухню и чтобы его изжарили.

– Ты чей?

– Государев!

– Свернуть ему голову.

– Ты чей?

– Государев!

– В ссылку тебя, мошенника!

– Ну, а ты государев?

– Нет, я князя N. N.

– Ах, голубчик, ты князя N. N.? Какой же ты хорошенький.

Затем шут обращается к лакею:

– Поди, отдай его барину, да непременно исполни.

Затем шут вынул последнего воробья и опять спросил:

– А ты чей?

– Я боярыни N. N.

– Боярыни?

– Как же ты попал сюда? Лети, голубчик, лети, будь здоров, да кланяйся от дурака Дормидошки.

Сначала все смеялись этой шутке, потом иные начали серьезничать, другие надули губы, а некоторым стало досадно.

Государь молчал и пристально посматривал на многих присутствовавших.

Всякий раз, когда Петр Великий бывал чем-нибудь огорчен, он запирался у себя в кабинет и не принимал никого; так было это и после поражения русских под Нарвой. Императрица старалась всеми силами рассеять грусть своего царственного супруга, но все было напрасно.

Балакирев принял на себя обязанность рассеять грусть государя, и вот как это удалось ему исполнить.

Шут влез через трубу в камин, который находился в кабинете государя, и, заметив, что царь сидит лицом к зеркалу, выставил против него свое попачканное сажею лицо. Царь, увидев такое лицо, обернулся, но Балакирев спрятался; тогда государь позвал ординарца и приказал ему осмотреть камин. Но ординарец не нашел никого, и государь опять сел на прежнее место и снова облокотился на стол.

После этого опять послышался шорох, и государь снова увидел высунувшуюся из камина человеческую фигуру.

Петр вышел из себя, вскочил со стула, схватил пистолет и подошел к камину, полагая, что это какой-нибудь злоумышленник покушается на его жизнь, сказал громко:

– Выходи, бездельник, или я тебя убью.

Опять никакого ответа.

Государь повторил снова свою угрозу, но опять никакого ответа, между тем как шорох все еще слышался в трубе; тогда государь стреляет в трубу, и в это время слышится то мяуканье, то лай собаки, и, наконец, Балакирев падает к ногам Петра. Шут был весь покрыт сажею и воскликнул:

– Батюшка-царь Петр Алексеевич, неужели для меня и в трубе не найдется места?

– Где же ты был, когда я стрелял из пистолета? Не ранен ли ты? – с участием спросил император.

– Эх, Алексеич, – отвечал шут, – дураков и пуля не берет. В то время, как ты изволил стрелять из пистолета, я преспокойно спал себе в углублении трубы.

Тут Балакирев начал зевать и потягиваться, точно он действительно только что проснулся.

Государь засмеялся и повел шута показать императрице.

Но, несмотря на свою популярность, Балакирев часто подвергался насмешкам со стороны более или менее влиятельных лиц; но шут редко спускал этим людям и всегда находил случай отомстить им за их оскорбление.

Так случилось однажды, что кто-то из придворных обидел Балакирева; последний хотел расквитаться за такую обиду, и вот как он поступил в данном случае.

Этот придворный был очень близорук, но постоянно хвастался зоркостью глаз и остротою зрения.

Балакирев знал об этом и воспользовался этим случаем, чтобы отомстить за нанесенную ему этим человеком обиду.

Однажды государь и государыня, окруженные придворными, прогуливались по набережной Фонтанки: в числе свиты, сопровождавшей царя и царицу, был и тот придворный, который нанес оскорбление Балакиреву.

Когда царь и царица прошли несколько шагов по набережной, то Балакирев заметил на другой сторон дом, в открытом окне которого виделась голова белого пуделя. Шут тотчас завел разговор о дальнозоркости и близорукости и начал хвастаться, что у него прекрасное зрение.

Близорукий придворный стал оспаривать шута и хвастался, что у него самого такое прекрасное зрение, какое вряд ли найдется у кого-либо другого.

– Ну, любезный, – сказал шут, – если у тебя такое прекрасное зрение, то скажи мне, кто смотрит в окно того дома, который находится по ту сторону Фонтанки?

Близорукий прищурился, посмотрел по указанному ему направлению и сказал:

– Это какая-то барыня в белом платке на шее.