Балакирев много хлопотал перед свадьбой и старался устроить так, чтобы не упустить из виду ни одного из старинных обычаев, которых придерживались наши предки при свадьбах.
Петр Великий приказал, чтобы все бояре и вельможи съехались бы в назначенный день к Лефорту вместе с их женами; кроме того, все должны были одеться в старинный русский наряд.
Жениха и невесту обвенчали, и новобрачные со всеми приглашенными на свадьбу отправились в дом Лефорта; все дамы были в старинных русских сарафанах с кокошниками на головах, а мужчины в дорогих русских кафтанах и боярских шапках.
Балакирев как дружка жениха угощал приглашенных очень усердно; но последние, уже познакомившиеся с более лучшими и более вкусными кушаньями и винами, нашли такое угощение очень плохим. Балакирев же наиболее усердно угощал тех из вельмож и бояр, которые были более других недовольны нововведениями Петра Великого. Когда же шут видел, что не в состоянии совладать с боярами и вельможами, то прибегал к помощи царя, который изъявлял свое желание, чтобы гости пили и ели, а приглашенным приходилось исполнять желание государя. Конечно, бояре долго помнили это угощение, но вряд ли оно исправило их от закоренелого в них упрямства.
Балакирев отличался также и остроумными ответами, его редко можно было поставить в тупик. Он был удивительно находчив и всегда умел ответить впопад.
Один придворный, желая посмеяться над Балакиревым, сказал ему:
– Ты дурак!
– Ты совершенно прав, – ответил шут, – если только верить таким глупцам, как ты.
Потом еще другой придворный, сидя как-то за столом с Балакиревым, спросил его, вероятно, желая его сконфузить:
– Ты шут и подобен бессмысленному животному, поэтому скажи мне, какое расстояние между тобою и ослом?
– Самое малое, – отвечал, нисколько не смутясь, Балакирев, – один только стол.
Потом еще кто-то другой, вероятно, также желая привести в смущение Балакирева, спросил:
– Правда ли, что при дворе тебя считают дураком?
– Не всякому слуху верь, – отвечал Балакирев совершенно спокойно. – Мало ли, что говорят другие: они, поди, и тебя называют умишком; не верь этому, не верь!
Конечно, этот человек, думая сконфузить Балакирева, сам был пристыжен еще больше. А вот и еще один подобный анекдот.
– За что тебя, шут, при дворе называют собакою? – спросил кто-то Балакирева, вероятно, также с намерением пристыдить его.
– За то, – отвечал тот, – что я на вас лаю да хозяина сберегаю.
Хотя Петр Великий и очень любил Балакирева, но часто случалось, что последний то подходил под горячую руку царя и получал побои, то слишком надоедал государю своими просьбами о помиловании кого-либо из провинившихся, тогда царь гневался на шута и приказывал ему убираться с глаз долой. Конечно, Балакиреву оставалось только повиноваться царской воле, но в это время шут всегда был сам не свой. Он был душою предан своему государю и никак не мог выносить его гнева, всякий раз он придумывал устроить какую-нибудь такую выходку, чтобы умилостивить царя и получить прощение.
Так, однажды государь сильно разгневался на Балакирева, и не только прогнал его от себя, но даже запретил ему жить в Poсии, закричав на шута:
– Убирайся вон с моей земли, и чтобы я тебя никогда боле здесь не видел на моей земле.
Балакирев не смел ослушаться государя и выехал из Петербурга.
Прошло несколько времени; о шуте не было ни слуху ни духу. Конечно, погорячившийся государь уже успокоился и стал скучать о Балакиреве, к которому очень привык, тем более что его шутки часто разгоняли уныние царя или же смешили его до слез. Но вот как-то государь, сидя у открытого окна, видит, что мимо его дворца проезжает Балакирев в одноколке. Тут царь снова вспылил – дерзость Балакирева рассердила его, и он выбежал на крыльцо и закричал на шута:
– Как ты смеешь, мошенник, ослушиваться моего приказания и снова являться на моей земле?
Балакирев остановился.
– Тише, тише, царь земли русской; я не на твоей земле и тебе не кланяюсь, а на своей собственной.
– Как не на моей? – грозно спросил его государь
– Да, не на твоей: у меня в одноколке земля шведская, я ее купил на свои собственные деньги, а если ты не веришь этому, то вот тебе и письменное свидетельство.
Государь прочитал поданное ему свидетельство, засмеялся и простил Балакирева.
Известно, что князь Александр Данилович Меньшиков был любимцем Петра Великого. Дом князя находился на одной из линий Васильевского острова; хотя этот дом и был выстроен в один этаж, но по тогдашнему времени считался огромным домом. Справа и слева были настроены длинные флигели, которые потом занимали место небольшого двора, или, просто сказать, были отданы для помещения посланников. Когда князь Данилыч (так называли его и Петр Великий, и Балакирев) вздумал строить и флигели, то государь сам начертил план тем покоям и часто приходил смотреть на работы, которые, благодаря стараниям и надзору за ними Меньшикова, подвигались очень быстро.