Шуты и скоморохи всех времен и народов

Дошла очередь до последней картины.

Государь вышел вперед и сказал:

– Кто меня больше любит, тот купит эту картину! – Цену на картину возвысили до пятисот рублей.

– Даю 800, – сказал Головин.

– Тысячу! – возразил Апраксин.

– Две! – закричал Меньшиков.

– А ты, пустая голова, – закричал Балакирев, переменив совершенно свой голос. – Неужели ты менее других любишь царя?

– 2500, – отвечал Балакирев своим обыкновенным голосом.

– 3000, – закричал подрядчик Крюков. Государь подал знак и Балакирев прокричал:

– Раз, два, три!

Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал «спасибо»; кроме того, объявил ему, что канал, который он теперь прорывает, будет называться Крюковым.

Как мы уже упоминали выше, на Петра Великого часто находило уныние, тогда он запирался в своем кабинете и приказывал никого не принимать. Чтобы развлечь царя, на выручку явился Балакирев. Шут встал рано поутру, взял двух гвардейцев и отправился к одной женщине, которая была известна всему Петербургу по своему безобразию.

Шут застал ее еще спящей, разбудил ее и не дал ей ни одеться, ни причесать волосы, и как она была в утреннем наряде, так и привел ее во дворец.

Балакирев хитростью удалил стоявшего у дверей кабинета царя ординарца и ввел к Петру Великому эту безобразную женщину.

Петр Великий так задумался, что даже и не заметил присутствие Балакирева и его спутницы.

Тогда шут высыпал на стол несколько рублевиков. Звон серебра вывел Петра Великого из задумчивости. Он поднял голову и взглянул на шута.

– Алексеич, – сказал Балакирев, – вот тебе сто рублевиков, полюби только эту красавицу.

Петр Великий, взглянув на приведенную шутом женщину, не мог удержаться от смеха и поспешил в то же время к императрице. Введя эту женщину в кабинет государыни, он сказал:

– Посмотри, Катя, какую красавицу привел ко мне мошенник Балакирев и дает мне сто рублевиков за то, чтобы я ее полюбил.

Долго все смеялись над этою выходкою шута, а государь пожаловал трепещущей женщине рублевик и милостиво отпустил ее.

Однажды Балакирев спросил князя Меньшикова:

– Ты да я, много ли нас, Данилыч?

– Разумеется, двое, – отвечал князь.

– А вот и неправда!

– Как так?

– А вот как. Ты знаешь, Данилыч, пословицу: «За битого двух небитых дают»? Меня сегодня государь поколотил, так вот я и стою двоих таких, как ты.

Однажды Петр Великий разговаривал с некоторыми придворными о каком-то деле и позабыл чью-то фамилию, спросив Балакирева, не помнит ли он.

На это шут отвечал:

– Нашел кого спрашивать, Алексеич, да какая у меня память! Она у меня как решето, в которое сколько ни сыпь муки, а все высыпается. Ведь это не то что у другого карман, глядишь, и дыроват, да не так-то тороват. Насыпь хоть золота, так не выпадет ни песчинки.

– А про чьи ты это карманы говоришь? – спросил Головин.

– Эх, что сказал! Не перечтешь ведь и шитых кафтанов, а не только что широких карманов.

Одни смеялись, а другим пришлась такая шутка далеко не по вкусу.

Однажды Балакирев разбил гипсовую статую, представлявшую Юпитера. Шут пустился на выдумку: зная время, когда государь должен был проходить через ту комнату, в которой стояла статуя, шут разделся донага и, задрапировавшись в мантию, принял позу разбитой фигуры.

Государь, пройдя в первый раз, не заметил обмана: но на обратном пути через эту комнату, увидев обломки гипса, взглянул на пьедестал и удивился.

– Не дивись, Петр Алексеич, я разбил твою статую и теперь сам встал на ее место.

Государь много смеялся этой выдумке.

Один из родственников Балакирева прогневал Петра Великого и был отдан под суд. Шут, конечно, хотел просить царя о помиловании и с этой целью отправился во дворец. Царь, видя идущего к нему Балакирева с намерением, сказал вслух всем окружавшим его придворным так, чтобы проситель мог его слышать:

– Знаю, зачем ко мне идет он, но даю свое царское слово, что не исполню его просьбы.

Шут слышал, что сказал государь, и, бросившись Петру Великому в ноги, воскликнул:

– Умоляю тебя, государь, не прощай ты этого негодяя, моего родственника.

Так как Петр Великий дал свое царское слово, что не исполнит просьбы Балакирева, то и простил преданного суду его родственника.

Как видно из всех приведенных нами анекдотов, Балакирев был человек неглупый, находчивый и умевший пользоваться обстоятельствами; он был осыпан большими милостями Петра Великого. Но вскоре Балакирев был окончательно лишен милости своего государя.

Мы упомянули выше, что шут был сторонником камергера Монса, и вот когда над ним разразилась гроза, то Балакирев в числе прочих приверженцев камергера был схвачен, «нещадно бит батогами» и сослан в Рогервих к крепостным работам. Когда после смерти Петра Великого вступила на престол Екатерина I, то избавила шута от его несчастной участи и дозволила ему вернуться в Петербург.