Шведское солнце и пармезан

– В итоге – да. Правда, для этого потребовалось много вот этого добра.

Она поднимает бокал, и Расмус смеется. Чокнувшись, они принимаются рассматривать всех этих танцующих людей перед ними. Подолы коротких юбок развеваются на ветру, а дым от сигарет поднимается в небо, словно крохотные дымовые сигналы.

– Вы тоже не танцуете? – спрашивает Пия.

– Да. Мне кажется, куда приятнее стоять здесь.

– Я тоже так думаю. Вот Марианна любит танцевать. Я же все больше по готовке.

Как это красиво, думает Расмус. Два человека, живущих вместе. Один любит танцевать, второй – готовить. Быть может, между ними есть небольшие трения – не зря же один из них унесся как ошпаренный два часа назад. Но двадцать лет – долгий срок для двоих. В такое даже… верится с трудом. На секундочку он представляет, как сложилась бы его собственная жизнь, не будь в ней Карины, не имей он сестры и ее семьи, на которую он мог бы опереться. Что бы он тогда делал? Совсем изолировал бы себя от общества? Сгнил бы в одиночестве в пыльной квартире?

Нехорошо так думать. Лучше возьми себе еще пивка.

Расмус спрашивает Пию, можно ли ему угостить ее пивом, и, заручившись ее согласием, направляется к бару.

Пока он стоит у барной стойки и ждет заказ, воспоминания обрушиваются на него, словно внезапный ливень. И нечем от него прикрыться – ни зонтика, ни плаща. Эта жара, музыка, запахи, лето…

Лолло и Расмус встретились летом. А не стало ее зимой. Вся страна пестрела их афишами. После «Наследников» никто не добивался такого успеха, как «Розы Расмуса». Их приглашали почти на все телевизионные передачи, и они даже целый год участвовали в «Фестивале Мелодии». Четвертая радиостанция вовсю крутила в эфире их песни, и число выступлений доходило до двухсот концертов в год.

Его первая встреча с Лолло произошла в Вэстервике. Эрика заболела, и они искали, кем бы ее заменить на пианино и бэк-вокале. Директор их группы Боссе (которого они все звали просто Боссом) прислал из Стокгольма Лолло. Расмус до сих пор помнит раздражение, которое он испытал в тот вечер. Замена в группе, пусть даже временная, всегда означает дополнительную нагрузку, репетиции. Конечно, это была не вина Лолло, однако царившее в группе напряжение висело в воздухе, словно пыльца весной. Расмус помнит, как он быстро переоделся в концертный костюм (поношенные светлые джинсы и жилет) и поднялся на сцену, чтобы поздороваться с ней. Остальная часть группы еще переодевалась, поэтому на сцене оказались только Лолло и Расмус.

Она сидела за пианино в белом платье, освещаемая светом прожекторов, и ее длинные светлые волосы сияли в их лучах. При его появлении она поднялась, и несколько секунд они просто молча стояли друг напротив друга. Она была самым красивым существом на свете. И в следующий миг словно что-то волшебное пронзило их. Привет, я ждал… я ждала тебя… всю свою жизнь.

С того вечера она стала его Лолло. А он – ее Расмусом. Пока это не закончилось. Пока у него не отобрали все.

Он берет у бармена две новые кружки пива и возвращается к Пии. Какое-то время они просто стоят, потягивая напиток и ни о чем не разговаривая – им и без того хорошо. Они смотрят, как Данте и Карина танцуют друг с другом. И даже Паула кружится с Марианной, которая теперь, кажется, чуточку повеселела. Наверное, из-за дешевых напитков.

А потом он замечает Хильду. Она тоже танцует, но одна. Все танцующие разбились на пары, и только она танцует сама с собой. Расмус не может удержаться от смеха. Хильда крутится, зажмурив глаза и размахивая руками. Она целиком и полностью поглощена музыкой. Но это не выглядит чрезмерным или глупым… А она довольно сексуальная, думает Расмус. И в этот момент группа начинает следующую песню. Он тут же узнает аккорды. И текст.

«Счастливчик» Ульфа Лунделля [16].

Отец Карины и Расмуса постоянно слушал Лунделля. Он был папиным кумиром. И это притом что сам отец был далек от мира музыки. До выхода на пенсию он тридцать лет проработал продавцом тепловых насосов. В доме, где рос Расмус, было не так уж много пластинок. За исключением Ульфа Лунделля. Папа просто боготворил его. И поэтому Расмус тоже. Карина же всегда утверждала, что Ульф Лунделль – самодовольный мужлан, и, повзрослев, Расмус решил, что, пожалуй, она была права. Но слова его песен по-прежнему трогают его душу. Они уносят его на просторы летних лугов, к цветам и безоблачному небу. Когда Расмус начал заниматься музыкой, он верил, что станет следующим Ульфом Лунделлом. Он не стал им. Он стал следующим Кристером Шьёгреном [17]. Но надо радоваться тому, что дает тебе жизнь.

И теперь, стоя здесь и наблюдая за дикими плясками Хильды, он чувствует, как что-то просыпается в нем. Он вдруг вспоминает. Он бывал здесь прежде. «Розы Расмуса» выступали в этом городке. И как раз на этом самом танцполе.

– Не могли бы вы подержать немножко? – просит он Пию, протягивая ей свою кружку с пивом.

– Конечно. Собираетесь окунуться в этот хаос?