Она смотрит на часы. Скоро девять часов вечера, и живот вопит от голода. Утром она проглотила один круассан и с тех пор больше ничего не ела. Она могла бы спуститься в тратторию на углу и заказать
Она ходила на многие собеседования, но никто не захотел взять ее на работу. У нее мало опыта. И недостаточно хорошее владение итальянским языком.
Она встает с пола. Вытирает опухшие от слез глаза и обводит взглядом кухню. Подходит к окну и распахивает его настежь. И не важно, что так станет еще холоднее – ей необходимо увидеть и услышать реальный мир. Чтобы больше не чувствовать себя такой одинокой.
Холодный ветер бьет из распахнутого окна ей в лицо. Она делает глубокий вдох. Осенний воздух наполняет легкие. На ум приходит виденная где-то цитата.
Она входит в гостиную. Все ли забрал Маттео? Она включает магнитофон и открывает отделение для дисков. Смотрит на полки из темного дерева. Несколько дисков он оставил, из тех, что ему не особенно нравятся: саундтреки к мюзиклу «Эвита», Майкл Джексон, Аланис Мориссетт. И ее фаворит – альбом «Now in a minute» Донны Льюис.
Она вставляет диск в магнитофон и включает любимую композицию. Песня, которую в последний год крутили по всей Европе. «I love you always forever». Я люблю тебя навек. И хриплый звонкий голос Донны Льюис начинает петь: «
Она прибавляет громкость и возвращается обратно на кухню. Распахивает дверцы всех шкафчиков. Вываливает все, что там лежит. Открывает холодильник и выгребает все с полок. Выкладывает все на маленький кухонный столик. На подоконнике стоит откупоренная бутылка «Монтепульчано д’Абруццо». Дешевое вино, которое они пили в тот вечер, когда Маттео рассказал ей о своей новой возлюбленной. В бутылке осталась еще примерно половина, но вместо того, чтобы налить это пойло в бокал, она зубами срывает пробку и делает большой глоток из горлышка. Крепко, кисло, сладко. Ядреное винцо, хорошо забирает. Она запускает пальцы в волосы и смотрит на разложенные на кухонном столе продукты.
Странно, но это зрелище приносит ей облегчение. Хаос. Но она наведет порядок в этом хаосе – приготовит ужин. У нее ничего нет. Кроме спагетти, зачерствевшего хлеба, томатов, колбасы и большого количества оливкового масла.
Она принимается рубить томаты и нарезать колбасу. Потом бросает их на разогретую сковородку. Посыпает сухими специями, добавляет капельку «Монтепульчано» и все это щедро сдабривает солью. Хватает миску, режет хлеб на маленькие кусочки и наливает в миску оливкового масла. Словно заботливая мать, бережно втирает масло в хлебные ломтики. Немного соли. Немного черного перца. И следом в духовку. Вскоре кусочки хлеба подрумяниваются и становятся хрустящими. Она отваривает пасту, сливает воду, добавляет томаты и колбасу со специями. Сверху посыпает хрустящими ломтиками хлеба.
Делает большой глоток вина.
И принимается за еду. Она все ест и ест и никак не может остановиться.
Она ест. А значит – живет.
Часть четвертая
Простая пицца
Глава 30
Расмус
– Наконец-то! Экскурсия!
Они сидят рядком в зеленом микроавтобусе, словно школьники на выезде. Правда, школьники с похмельем.
Однако сидящая рядом с Расмусом Карина выглядит неестественно бодрой. Она уже с восьми часов утра на ногах и успела выпить три чашки кофе. Паула же, должно быть, выпила все двадцать, потому что практически вибрирует от энергии. И только Расмус с Хильдой словно снулые рыбины. Сейчас она сидит напротив него. В платье и с заколкой в волосах в виде большой бирюзовой бабочки.
В пыльные окна микроавтобуса безжалостно палит озверевшее солнце.
– Да, как и было обещано, сегодня в нашем расписании стоит вино!
О Господи, дай мне сил пережить этот день, думает Расмус.
– Ведь согласно нашей экскурсионной программе мы должны были отправиться на тосканский виноградник. Но… что есть, то есть. Хотя виноградник все равно будет!
Паула разводит руки и улыбается так широко, что Расмус пугается, что у нее сейчас треснет рот.
– Разве в Руслагене есть виноградник? – ворчливо осведомляется Марианна.
Даже сегодня на ней платье в цветочек. Интересно, думает Расмус, какая-нибудь еще одежда у нее имеется? Забавно, но, кажется, чем цветастее у нее платье, тем мрачнее она сама.
– Представьте себе!