Сибирь. Эпопея века \\ Сибирский вызов

Двухмоторный ЛИ-2, который с равным успехом может быть "обут" в колеса или лыжи, делит с очень легким бипланом АН-2 нелегкую честь обеспечивать воздушную связь в Арктике и Антарктике; На расстоянии до 500 километров от одной станции до другой нет ни одного запасного аэродрома. В случае какой-нибудь поломки единственный выход — искать более или менее пригодный для посадки кусок льдины, садиться, стараясь "наломать" как можно меньше дров, и ждать помощи. Даже в специальной экипировке нельзя выдержать без огня более суток тридцати- или сорокаградусный мороз, и особенно в пургу. Во всяком случае, если поднимется снежная буря, мало надежды, что вас найдут.

Нам повезло — самолет пилотировал сам командир эскадрильи, напоминающий сложением пиренейского быка. Словно не желая разрушать эту легенду, он предстал перед нами этаким угрюмым малым с золотым сердцем. Михаил и его люди, служащие практически единственной живой нитью, связывающей миниатюрные арктические колонии с континентом, остаются единственным шансом для заблудившихся во льдах охотников и попавших во время пурги в беду ученых. Михаил множество раз находил во льдах людей, потерявшихся в непогоду или застрявших в снегу из-за аварии вездехода, и выводил их к убежищу, сигналя бортовыми огнями.

Мы забираемся в ЛИ-2, едва размещаясь среди мешков с картофелем, заботливо устроенных в самом теплом углу, ящиков с аппаратурой и почты, упакованной в небольшие коробки и тюки из серой ткани. В них сокровища — свидетельства привязанности и любви, высланные из украинских деревень или уральских городов и ждавшие этого рейса недели или месяцы.

Взлетаем в ночи, держа курс на Северный полюс к острову Котельный, где парни на базе Темп готовят для нас посадочную полосу. Мы пролетим 500 километров надо льдами без единого ориентира или огонька внизу. Звук мотора не разбудит никого, кроме, быть может, белых медведей.

Я немного нервничаю из-за окружающей меня неизвестности, экзотики, ожидания встречи с чем-то непознанным. Я уже испытал это чувство в Мурманске под полуночным солнцем, которое не дает уснуть, и в Ленинграде во время белых ночей, которые заставляют бродить по набережным Мойки, декламируя Маяковского. На этот раз, однако, к охватившему меня возбуждению примешивается что-то вроде опасения. Что за люди живут в Арктике? Почему они избрали эту противную человеческой природе глухомань? Что движет ими? Что заставляет их уезжать за тысячи километров от своих семей, больших городов, театров и дружеских вечеринок? Как можно обречь себя на добровольное заключение в чем-то вроде ледяной тюрьмы, где нет даже обычной смены дня и ночи, где глаз до горизонта не обнаружит ни единого деревца и где, что греха таить, нет надежды встретиться с любимой под луной?

И уж конечно, я боялся, что окажусь среди угрюмых существ, "медведей", женоненавистников и, почему бы и нет, отягченных трагическим прошлым, заставившим их бежать от цивилизации. Я был убежден, что все обнаруженное мной ранее в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке лишь цветочки, потому что даже бесстрашные участники великих строек все-таки ощущали там под ногами вселяющую уверенность земную твердь, даже если на самом деле это была зыбь вечной мерзлоты.

Мучившая меня завеса тайны понемногу приоткрывалась. Это началось на высоте около 2 тысяч метров, когда Михаил Шляховой освободил для меня место рядом с собой в пилотской кабине. Льды внизу были погружены в полярную ночь, но с нашей высоты мы могли наблюдать первый восход солнца. На востоке горизонт пылал. Создавалось впечатление, что я смотрю глазами Гагарина и Титова на космические чудеса, которые они описали нам по возвращении. Мы не слышали даже потрескивания бортовой рации. Охваченные чувством одиночества, ощущая всю свою беспомощность здесь, между небом и льдами, мы не могли оторвать глаз от расстилающейся перед нами широкой выгнутой полосой скатерти, отливающей багровым огнем. Пилот, штурман и механик словно купались в этих кристально чистых лучах, встреченных ими с тем ликованием, когда внутри все смеется. Нужно встретить первую зарю после двухмесячной ночи, чтобы понять чувства этих людей.

Моторы ободряюще гудят. Торосы под крылом похожи на изучаемый под микроскопом бактериальный раствор. Два часа полета, два часа рассказов об охоте на волков с самолета, о миграциях диких северных оленей, о рыбаках, поглощенных трещинами во льдах вместе с их вездеходами.

Огонек на горизонте — это аэродром Темп на юго-западной оконечности острова Котельный, ничем не выделяющийся на фоне Ледовитого океана. Снеговая посадочная полоса достаточно тверда и хорошо очищена. Ура, Арктика!

Потирая носы, устремляемся к столовой, в то время как механики уже заправляют самолет горючим, чтобы подготовить его к новому прыжку — на Жохово. Еще один завтрак: горячий чай, оленина.