Сибирь. Эпопея века \\ Сибирский вызов

Михаил Шляховой торопится. Нельзя терять ни минуты. Погода может испортиться в любой момент и задержать его здесь на недели. Нужно слетать в Жохово, в 500 километрах к востоку, вернуться в Темп, заправиться и сразу же отбыть на базу в Тикси. Сегодня понедельник. Он прилетит за нами в пятницу, если Арктика будет настроена миролюбиво.

Перед деревянным строением аэровокзала на вездеход, пришедший с метеостанции Котельного, грузят наш багаж и почту для метеостанции. Я получаю право на почетное место около шофера Саши, ветерана полюса, с лицом, загрубевшим от морозов и бензиновой гари. Метеостанция, как и аэродром Темп, расположена на берегу острова Котельный, но в тридцати километрах севернее.

Вот уже несколько суток я почти не спал и сейчас время от времени проваливаюсь в дрему, из которой меня выводят неожиданные провалы вездехода в снежные ямы. Машина покрыта брезентом, но, несмотря на отопление, ткань изнутри покрылась изморозью толщиной в палец. Стекло дверцы вездехода очистке не поддается. Но на ветровом стекле мне удается проделать в инее маленькое окошко, которое я протираю каждые три минуты, чтобы поддерживать видимость. Но смотреть не на что. Кругом лишь хаотично нагроможденные сугробы. Полное впечатление, будто скачешь из одного противотанкового рва в другой, с трудом удается различить побережье, ощетинившееся стволами деревьев, выброшенных морем прошлым летом и угрожающе торчащих из ледяного щита, и собственно паковый лед, изрезанный застывшими волнами и покрытый ледяными глыбами, разнесенными на куски под давлением пульсирующего Ледовитого океана.

Измученные, мы прибыли в Котельный для того лишь, чтобы пожать несколько рук, взглянуть на лица встречающих — смотри-ка, женщина с ресницами, покрытыми инеем! — и наконец растянуться на пару часов на белых простынях.

Что сейчас, утро или полдень? Неизвестно, да это и не имеет значения. Здесь еще продолжается полярная ночь. Солнце взойдет над островом лишь через две недели. Но уже круглые сутки здесь что-то вроде рассвета или сумерек, что позволяет ориентироваться и, главное, фотографировать.

Чувство долга — да, именно оно — очень быстро вырывает меня из сна. Вот уже пять дней, как мы покинули Москву. Пора составить первую телеграмму для "Юманите". Надо ли писать по-русски? — Необязательно, — говорит начальник станции Василий Крылов. — Не торопитесь… да чего там, не торопись, — переходит он на "ты". — В Париже сейчас всего 8 часов утра, пойдем пока попьем чаю.

Самой станции я еще почти не видел — восемь или девять деревянных домиков на территории в сто или двести квадратных метров, радио- и радарные антенны, дизельная электростанция, огороженная площадка с установленными на ней различными измерительными инструментами. Мы живем в сборном домике типа зимнего "шале", выкрашенном в кирпичный цвет: три спальни, кабинет, сени, которые служат и умывальной комнатой. Черный ход — своего рода естественный холодильник — ведет к туалетам, единственное украшение которых — стены и потолок, покрытые блестящим инеем, но холод здесь почти такой же, как на улице.

Павел, которого все зовут Паша, приготовил чай, зачерпнув воды из бачка, в котором медленно тают большие куски льда. Неразговорчивый, сдержанный Павел — сама любезность. Он приносит бисквиты, шоколад, зажигает примус, протирает стаканы. Это двадцатичетырехлетний светловолосый парень, похоже пренебрегающий расческой, небольшого роста, но крепко сбитый. Говорит он почти не разжимая губ. Мне шепчут, что Павел собирается жениться и что его невеста ждет в Тикси ближайшего рейса на Котельный. Он очень хочет сам отправить первую телеграмму в "Юманите", которую я записал прописными буквами.

Павел не знает французского и вслух перечитывает текст на английский манер, произнося каждую букву: "Ле темпес эст айдиал мэйнтенант…"

Интересно, что из всего этого получится. Мы пересекаем часть территории, которую я бы назвал площадью, и входим в строение, оборудованное под приемно-передающую радиостанцию. Павел садится за стол оператора и начинает отстукивать морзянку. После проверки узнаем, что на другом конце линии на Большой земле прием хороший: на расстоянии более чем 10 000 километров — от Центральной Арктики до бульвара Пуассоньер в Париже — цепь замкнута. Я сверил потом оба текста, отправленный и полученный, — вкралась лишь одна ошибка, да и то в имени собственном.

За ужином встречаемся в общем зале — "кают-компании", большой комнате, расположенной в доме, где находится кухня, отапливаемая мазутом. Это своего рода клуб поселка, затерянного на краю света. Здесь едят, играют в биллиард, крутят последние фильмы, прибывшие с почтой или сброшенные на парашюте с самолета. Две перегородки заняты полками с библиотечными книгами.

Суп, второе с гарниром, десерт. Все бесплатно, и можно попросить добавки. Покончив с ужином, все помогают повару с уборкой, чтобы подготовить зал к ежедневному киносеансу в 21.45. Сегодня показывают "Сотрудник ЧК" — историю времен гражданской войны.