Сибирь: счастье за горами

…А какая она все-таки роскошная, эта наша забайкальская топонимика. Селедочный Селеткан, сивые Сиваки, ушуистский Ушумун, разухабистые Магдагачи, тарахтящая Тахтамыгда, Улятка-улитка, представительный Ерофей Павлович (и правда, почему бы поселкам не иметь отчеств?), amazing Амазар, джек-лондоновская Джелонда, сбегающая Сбега, угрюмый Урюм, хохочущий Хохотуй, неверящий Невер, одиссеевская Итака… Это транссибирские имена – от слова «транс». Они похожи на шаманские заклинания (случайно ли Вампилов вывел в пьесе «Прошлым летом в Чулимске» следователя Шаманова?), на таинственный старинный шифр. Такой же шифр – фамилия главного героя «Утиной охоты». Непростого, неоднозначного, не сводимого к схеме «положительный – отрицательный», волнующего, мучающего себя и других… Живого.

Андрей Рубанов [14] Сибирская битва с мысленным Антихристом

1

В начале лета 2017 года я оказался на берегу Байкала.

Сидел тощим задом на камешках, ни о чем не думая, созерцая горизонт, обоняя холодный, сложно пахнущий ветер и слушая плеск и шуршание слабенькой волны; сидел, как сидят обычно сухопутные люди, наслаждаясь самим фактом своего местонахождения: вот и выбрался наконец и теперь вглядываюсь в ту волшебную точку, где небо сливается с водой; и то и другое – цвета расплавленного свинца, серое с синим.

Приехал, между прочим, не туристом, а по делу, как гость Иркутского книжного фестиваля, и прочитал две или три лекции, сейчас уж не вспомнить о чем, лектор из меня тогда был неважный, да и сейчас тоже. В последний день, по традиции, писательской нашей банде устроили отдых с выездом на природу, то есть, собственно, на берег Байкала, в курортный поселок Листвянка, от которого до Иркутска, кстати, больше часа езды на автобусе. Но по сибирским меркам – рукой подать.

Поселок уютный и маленький, вдоль берега вытянут, с одной стороны – начало Ангары, совершающей вечный побег из отцовских объятий, с другой – тупик и астрофизическая лаборатория: сидят астрономы, глядят в телескоп на яркие звезды. К астрономам я не пошел, вход для праздных граждан там настрого закрыт, а лезть через забор я постеснялся, хотя не прочь был поглазеть, как там все устроено, вокруг телескопа?

Но Ангару навестил, конечно.

И пока шел – а там буквально километр вдоль берега, – повстречал человека в старой куртке и кирзовых сапогах, с коричневым лицом и длинной серебряной бородищей, развевающейся по ветру; сначала принял его за старика, но когда поравнялись – оказалось, что незнакомец едва не моложе меня, глаза яркие, а руки рыбацкие, клешнятые, ладони в шрамах. Я по деревенскому обычаю поздоровался, он в ответ кивнул и двинул дальше, обдав меня запахом копченого омуля.

Похож на Аввакума, подумал я, на протопопа, автора «Жития», легендарной повести XVII века. Сказать бы – «культовой повести», но тут модное слово не подходит, уж больно страшна та повесть, кровава и ужасна, для полноценного культа не подходит, хотя у староверов Аввакум почитается как святой, исповедник и мученик за веру.

Остановился, пораженный, и поглядел себе под ноги. А ведь он был тут, Аввакум-протопоп, стоял, может быть, на этом же самом месте или сидел у костра с женой и детьми, грелся, а вокруг у десятков таких же костров грелись его спутники, казаки отряда енисейского воеводы Афанасия Пашкова, и было это в июне 1657 года – получается, ровно 360 лет назад, чуть ли не день в день!

Пять сотен человек, из них четыреста казаков, сорок кораблей, по тем временам – изрядная силища.

Тут они вышли из Ангары в Байкальское море и встали большим привалом; главные трудности ждали их впереди.

Такие моменты мне нравятся: прыжок в колодец времени. Легкий поворот головы – и вокруг не видно ни построек, ни асфальтовой дороги, только вода, небо и скалы: то, что видел и Аввакум.

«Неистовый», как его потом прозвали. В моем парадоксальном языке, русском, «истовый» и «неистовый» имеют примерно одно значение.

Весь он был парадоксальный – погиб за старую веру, от которой сейчас почти ничего не осталось. Парадоксальным было и его сибирское хождение, с одной стороны – сослали от московских извилистых придворных раскладов на самый край земли, с другой стороны – если б не сослали, может, и не читали бы мы сейчас его «Житие».

Более чем наполовину книга Аввакума посвящена Сибири – это первое на русском языке художественное описание военного похода по Сибири и Забайкальскому краю в несколько тысяч верст; сейчас уже точно и не сосчитать.

Из Москвы он вместе с семьей выехал в сентябре 1653 года, в Тобольск прибыл в декабре того же года и в Тобольске вроде пригрелся при Вознесенском соборе, но с местными не поладил, на него пять раз писали доносы в Москву, жаловались, что ходит с позолоченным посохом, как архиерей, и проповедует скорый приход Антихриста; через полтора года доносы возымели действие. Из Москвы прислали указ о его переводе в Якутию.

Так его, видимо, невзлюбили в Тобольске, что указ получили 27 июня, а послезавтра, 29 июня, уже собрали и отправили с богом.