Сибирь: счастье за горами

В Москве патриарх Никон, при благосклонности государя Алексея Михайловича Тишайшего, устроил реформу, переписывание молитвенных книг, обязал православных христиан осенять себя троеперстным знамением и повсюду заменить восьмиконечные кресты на четырехконечные, против чего восстали многие, в том числе и Аввакум.

Про Антихриста велись бешеные споры. Одни богословы утверждали, что он явится в «чувственном» виде, как определенная личность, как живой человек из плоти и крови. Другие стояли на том, что Антихрист будет «мысленный», то есть – невоплощенный дух, способный вселяться в любого послушника, хоть в самого патриарха. Протопоп Аввакум, хоть и молодой, но начитанный и с уникальной памятью, склонялся к первому варианту и готовился к противоборству с «чувственным» Антихристом.

Но в Тобольске эти богословские теоретические фигуры мало кого интересовали, и московского пришлеца спровадили при первой возможности.

С ним было пятеро домочадцев: жена, три сына, дочь и племянница.

Три месяца шли из Тобольска водой по Иртышу, далее по Оби и Кети, через Маковский волок – в Енисей до Енисейского острога. Тут Аввакума нагнал еще один указ: Якутия отменяется, а надлежит московскому священнослужителю в составе отряда Афанасия Пашкова идти в Даурию, в земли за Байкалом, добраться до Амур-реки и там утвердиться, местные племена и народцы обложить ясаком, разведать медные, свинцовые и серебряные руды, поставить остроги и храмы.

Я сидел на берегу, курил.

Много знал про освоение Сибири – этот процесс, растянувшийся на столетия, называют то покорением, то завоеванием, то экспансией, но стоит один раз сюда приехать и глянуть глазом, и станет понятно – завоевывать тут надо в первую очередь природу. А с местными народами делить, в общем, нечего: землищи тут столько, что делить не переделить, хоть всю Европу сюда перевези, в первый год никто и не заметит, а на третий год Европа замерзнет и назад сбежит.

Со временем Сибири стало в моей жизни много больше. Я женился на дочери сибирских писателей, потом стал сюда ездить и однажды в Красноярске даже забрался на скалу, где побывал мой отец сорок лет назад.

И протопоп Аввакум в моей жизни присутствует тоже сорок лет, уж так получилось.

Сейчас Енисейск – городок совсем небольшой, меньше двадцати тысяч жителей. А основан, между прочим, на пять лет раньше, чем Нью-Йорк.

Енисейский воевода Афанасий Пашков разработал план похода в Забайкалье вместе с известным землепроходцем, казачьим головой Петром Бекетовым в середине 60-х годов.

К тому времени казаки из сильного конкурирующего якутского воеводства – Бахтеяров, Поярков, Хабаров – первыми добрались до Амура. Но их отряды шли своим путем, по Лене и Алдану, затем переволакивались через Становой хребет и выходили к Зее, из нее попадая в Амур. Бекетов же разведал иной маршрут: по Ангаре – до Байкала, затем через Байкал – в Селенгу и Хилок до озера Иргень, там переволакиваться через Яблоновый хребет и выходить к Ингоде, из нее в Шилку и далее в Амур.

Бекетов первым прошел этой дорогой, поставил остроги и составил карты.

Пашков, человек предприимчивый и неглупый, понял, что имеет шанс заполучить богатство, власть и почести, послал свои предложения в столицу и в 1655 году получил благосклонный ответ.

Царь и дьяки Сибирского приказа поставили Пашкову две задачи: в наилучшем случае по возможности «подвести под государеву руку» «богдойского» (китайского) и «никанского» (чжурчженьского) царей, то есть, коротко говоря, – вторгнуться в Китай и подчинить его российскому престолу, но если – говорилось далее в послании из Москвы – противник окажется богат и силен, то не воевать с оным и вообще не безобразничать, а мирно заключить соглашение об обоюдной торговле.

Тогда в Москве, точно как сейчас, планы придумывали быстро, но так же быстро и корректировали. Сначала в подмогу амбициозному енисейскому воеводе решили отправить армию из трех тысяч стрельцов и щедро профинансировать поход. Но тут началась война с Польшей, а Польша, как мы знаем, ближе к Москве, нежели Китай, и Пашкову для похода не дали ни солдат, ни денег. Вместо них прислали из столицы вредного попа, который не спешил повиноваться местному начальнику и вообще держался независимо, потому что был знаком с самим царем, – о таком Пашков мог только мечтать. Легко догадаться, что Пашков был очень недоволен и стал срывать зло на пришлом московском священнике; понемногу меж ними началось противостояние.