Сибирь: счастье за горами

В деревне его побаивались и считали колдуном после одного таинственного случая. Свирепый председатель колхоза по прозвищу Черномор выгнал-таки его на какую-то ничтожную работу, за которую колхозникам платили тогда не деньги, а трудодни, так называемые палочки. То есть отмечали, кто сколько и где работал, а осенью давали за каждую палочку определенное количество зерна, меда, капусты, как при первобытно-общинном строе.

Так вот, Ян Рейнгольдович пришел к правлению колхоза, где уже сидели на корточках колхозные мужики и курили махорку. Было жаркое лето. Лето в Сибири с ее континентальным климатом для европейца на удивление жаркое, аномальное – плавится смола, хочется квасу, работать неохота.

Ян Рейнгольдович для чего-то явился на эту разнорядку, имея в руках круглую бухту толстой веревки. Колхозники молчали на корточках. Ян Рейнгольдович забил косячок, тоже немножко, можно сказать, покурил, после чего, размотав веревку, пустил ее вверх, где она вертикально стала колом. Ссыльный фокусник проворно полез по веревке в небеса, где и скрылся вместе с веревкой.

А когда люди бросились к нему домой, то увидели, что он сидит на завалинке и опять же мирно покуривает.

Я, как пытливый молодой человек с неоконченным на тот момент высшим образованием, спросил тогда кудесника, зачем он не вознесся в это неизвестное пространство еще в лагере, а тянул срок, как все другие советские люди, но Ян Рейнгольдович объяснил мне все очень просто: в зоне не было подходящей веревки и, как это ни странно звучит в нынешние развратные времена, не было анаши. Ян Рейнгольдович включил коротковолновый приемник, и мы стали слушать «Час джаза» Луиса Конновера, транслируемый враждебной радиостанцией «Голос Америки», которая вещала тогда с Окинавы, японского острова, сданного в аренду американцам для подобных их антисоветских нужд.

…Золото опять же, которое вот уже много веков сводит с ума человечество. Золота в Сибири было, есть и будет всегда навалом, отчего беспортошный мужичонка мог словить удачу, несказанно разбогатеть, построить церковь и закончить свои дни все в той же советской тюряге как эксплуататор трудового народа. Есть такой город Енисейск, куда в свое время были сосланы декабристы, а потом началась золотая лихорадка. Этот город замечателен своей дивной бытовой деревянной архитектурой и обилием крепких каменных церквей, возведенных фартовыми золотопромышленниками. Крепких настолько, что когда очередной советский царь Никита Хрущев решил заново бороться с религией, то одну из церквей, стоявшую на крутом откосе Енисея, пытались сначала взорвать, потом разломать бульдозером, но она устояла. Тогда церковную колокольню обмотали двойным стальным тросом, по реке пустили баржи для рывка, но церковь лишь слегка накренилась, как Пизанская башня, а Никиту его партайгеноссе в октябре 1964-го сняли за волюнтаризм, Карибский кризис и кукурузу. С тех пор храм в таком виде и стоит на сибирском берегу, а кто мне не верит, пусть возьмет туристическую путевку и лично сам убедится, что я и на этот раз не вру.

Кто-то может сказать – зачем это я так много про тюрьму да лагеря, когда их и на европейской территории России нынче вполне достаточно.

Так, а как же иначе? Ведь Сибирь и есть те самые, согласно ироническому народному определению, образцовые «места не столь отдаленные», где к тому же «вечно пляшут и поют», где пословица «от сумы да от тюрьмы не зарекайся» является не пожеланием, а руководством к действию и где отсидевший вовсе не является изгоем общества, как это, например, было в крупных российских городах, куда подобную энергичную публику не пускали и она, помыкавшись на воле, чаще всего отправлялась обратно за решетку.

И где действительно была и есть романтика, как бы ни было опошлено это слово к концу 60-х прошлого коммунистического века, когда оно означало, что молодежь для того только и создана, чтобы, покинув хоть и скудную, но городскую инфраструктуру, практически бесплатно или за советские гроши вкалывать на комарах или на морозе, зарабатывая себе букет хронических болезней во имя туманного светлого будущего, которое уже не за горами.

Понимаешь, это странно, это странно,
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак, —

пелось в популярной туристской песне. А в песне более официальной, но все равно молодежной, юные певцы гордились тем, что:

А мы ребята, а мы девчата
С шестидесятой широты.