Сибирь: счастье за горами

– На танцы – речку перебрести с виду, с танцев – другую. Камушки скользкие. Ой как ребят боялись, дуры. Как увидала, что он спускается с пригорка, – маханула через речку. Я была в переплете, один складешком пырнул, вот шрам остался. Ножик вытащил – если не дашь слово со мной дружить, я тебя прирежу. Ой, ё… Ну мы препирались, слышу шаги, мужской голос – мамин брат, – я его, этого Пашку, как толканула да как свистанула, а если бы дядя не шел, не знаю, что б там было.

– В тот год змеи шли через деревню – засуха была… Райка мне подсказала аборт сделать. Кто ж виноват, что все не так пошло. Выпила полбутылки спирта, еще во влагалище – от рискнула так рискнула. Сестрица меня хвать в охапку и в больницу в город. «Кто делал?» – «Сама делала». А что я, Райку выдам?

Край мой единственный в мире,
Где я так вольно дышу —
Поле раскинулось шире,
К роще зеленой спешу.

– Кое-как хвораю, едва ли помру.

– Двенадцатое – Петров день, праздник, не стирай.

– С родной женой, от которой дети, разошелся, сошелся с какой-то ханыжкой, с ней сам стал ханыжкой.

– Мы чурочки пилили, нам работу дали полегче – я была беременная.

Отец мой Ленин,
Мать Надежда Крупская,
А дядя мой Калинин Михаил.
Мы жили весело в Москве на Красной площади,
А из детей я мальчик был один.

– Пронька пел на лесоповале. Помните, нет?

– Ты чё меня такую родила страшную – матери претензии предъявляла.

– Два часа скорая с ним водилася, а ничего не отводилася.

– Подруга пишет во все агентства. Я говорю дочке, а ты почему не можешь написать? Откуда знаешь, может, и найдется какой дурак с машиной? А нам ведь больше ничего и не надо.

– Сериал – сказка про белого бычка. Смо-отрим…

– Бог когда затевал все это, Адама и Еву, запретное дерево, он почему не учел-то, что человек – существо любопытное, что, если ему какие-то плоды показать, он обязательно рано или поздно их или попробует, или раскурочит. Вот купи ребенку машинку, он играет-играет, а на третий, на пятый день: а что же у нее внутри? Вот поэтому так я и не могу в Бога поверить. Конечно, я не могу на Бога обижаться – не была ни ограблена, ничего…

Андрей Антипин [39] Две реки. Две судьбы

– Он у меня человек военный: он слушается! – такими словами встретила меня Варвара Петровна Корзеннико́ва, или по-деревенски просто бабка Варя, скомандовав старому лохматому псу отправляться в будку.

И пес, волоча цепь по тротуару, послушно спрятался.

Но лаять не перестал. И пока я запирал ворота на щеколду, а потом шел по двору с кустом сирени у крыльца, бабка Варя стояла возле будки, заслонив собой выход.

* * *

Из подымахинских старух бабка Варя оказалась самой крепкой и сохранной, словно дошедшей из какого-то другого века, в котором и люди были совсем не те, что стали потом. И хотя все они, бабка Варя и ее деревенские подруги, пришли примерно из одного времени, из трудных послереволюционных лет, все-таки бабка Варя и среди сверстниц выдалась на отличку, и когда другие старухи попритихли и больше сидели на лавочках, чем гоношились по хозяйству, она все еще длилась, все еще действовала, по маковку погруженная в жизнь. На моей памяти бабка Варя (а ей уже было далеко за восемьдесят) наравне с молодыми копала картошку, так долго стоя внаклонку с небольшой копарулей[40] в руках и разгибаясь лишь затем, чтобы поправить платок или выудить задавну́ю[41] мошку из глаза, что не я один, а все кругом восхищались этой ее способностью к тяжелому крестьянскому труду даже в глубокой старости.

Вот и в свои неполные девяносто два бабка Варя еще подвижна, и, хотя ходит, налегая на посох, как на третью ногу, без которой никуда, в каждом ее слове, в выражении глаз и во всем обличье угадываются прежние проворство и двужильность. Вместе с тем не перестают удивлять необычайно свежая память бабки Вари, не утраченная ею живость воспоминаний, так густо и плотно населенных лицами, именами, предметами, названиями, оборотами речи и другими мелкими подробностями, что приходится жалеть об этом изрядно оскудевшем со временем даре русских людей – рассказывать.

Судьба первая. Русский Тунгус

Живет бабка Варя по Школьной. А всего улиц в Подымахине две – в два ряда: Партизанская, с видом на реку, и Школьная, через дорогу, ближе к огородам. Когда-то избы тянулись по-над Леной в один ряд. Но после страшного наводнения 1915 года (после «потопы», как тут до сих пор иногда говорят, по-женски смягчая это слово) сделали отступ от реки, спятив избы подальше, в поле, и лишь со временем снова стали строиться по угору. Так и образовались две улицы.