Сибирская эпопея

В импровизированном лагере песцы стали почти такой же серьезной бедой, как цинга. Однажды ночью, сообщает Стеллер в своей хронике, когда один матрос вылез из укрытия и, стоя на коленях, мочился, зверь вцепился ему в тело и, несмотря на его крики, не хотел разжать челюсти. Никто после этого не выходил оправляться без палки, а песцы набрасывались на экскременты и пожирали их, подобно свиньям.¹⁴³ Чувствуется, что натуралист, обычно с большим вниманием и уважением относившийся ко всему живому, утрачивал присущую ему рассудительность и философское умонастроение, когда речиь заходила о песцах. Сонмы хищников приводили его в бешенство. На третий день пребывания на острове он собственноручно за три часа убил 70 особей. Стеллер объяснял, что, поскольку песцы не оставляли людей в покое ни днем ни ночью, они, окончательно рассвирепев, принялись забивать их до смерти, молодых и старых, без малейшей жалости и самым жестоким образом – всякий раз, когда представлялся случай. Каждое утро они несли за хвост попавшихся зверей в место казни, где им отрубали голову. У некоторых были перебиты лапы. Каким-то песцам вырвали глаза, других подвешивали живыми за хвост попарно так, что они пожирали друг друга. Каких-то мучили до смерти. По словам Стеллера, одна из забав состояла в том, чтобы привязывать их за хвост, так что они начинали метаться и хвост отрывался. Сделав несколько шагов, песцы оглядывались и начинали бесконечно крутиться в поисках хвоста.¹⁴⁴

Витус Беринг был при смерти. Опухоль, поднимаясь по ногам, добралась до живота, его буквально заедали вши, незаживающие язвы доставляли ужасную боль, умножая страдания, которые причиняла цинга. Стеллер держался рядом с ним и, несмотря на все усилия, уже ничем не мог ему помочь. Капитан-командор одной из самых великих научных экспедиций в истории лежал на берегу, и песок заносил его ноги и живот, словно хоронил заживо. Когда Стеллер хотел убрать это природное покрывало, капитан запротестовал: «Оставьте, – прошептал он своему ученому спутнику, – мне так теплее. Без песка я мерзну». 8 декабря 1741 года, за два часа до рассвета, глава экспедиции, ждавший кончины «с огромным спокойствием и серьезностью»,¹⁴⁵ отошел в мир иной. Его извлекли из землянки, в которой он лежал, привязали к одной из досок «Святого Петра» и похоронили по лютеранскому обычаю. С тех пор остров носит имя Беринга. Он занял место в списке великих путешественников – после Колумба и до Кука. Поэт Зебальд так видит эту сцену:

Пусть спокойно покоится теперь,
погружаясь все глубже в песок <…>.
Стеллер, подняв глаза, видит
серо-зеленый отсвет океана,
облачное небо арктических вод. Знак,
что они далеко от своей земли.¹⁴⁶

В первые дни декабря, когда Беринг умирал на краю земли, в Санкт-Петербурге новая императрица Елизавета I, дочь Петра Великого, сместила с важных постов и отстранила от дел основных инициаторов экспедиции, защищавших ее интересы при дворе. Императрица, решившая выбить из рук «немецкой партии» власть, которую она полагала чрезмерной, была недовольна тем, что столь огромный проект находился в руках иностранцев. Вторая Камчатская экспедиция, задуманная и возглавляемая Берингом, доживала последние месяцы. Упрямый капитан, так тревожившийся за судьбу предприятия, ушел, лишь ненамного опередив конец своего дела. В нескольких строках эпитафии Стеллер, не знавший, конечно, о том, что назревало в 10 000 км, отзывается на этот исторический поворот: «Беринг признавался, что предприятие его оказалось гораздо грандиознее и гораздо длиннее, чем он предполагал в начале. Чувствуя себя старым, он мечтал, чтобы дело передали в руки человека молодого, деятельного, из русских».¹⁴⁷