Сибирская эпопея

Молодая провинциалка, кипевшая праведным гневом, все же оказала влияние на судьбу России, но ни ее революционный опыт, ни жертвенность тут не при чем. Это произошло благодаря нескольким часам беседы в сибирской избе с Джорджем Кеннаном. Брешковская и не подозревала, какое впечатление произвела на американского журналиста. Именно он и втащит ее в Историю. Ибо после выхода в Соединенных Штатах книги Джорджа Кеннана «Сибирь и система ссылки» (в русском переводе «Сибирь и ссылка») Екатерина Брешковская стала непререкаемым авторитетом в глазах американской общественности. Прославился и сам Кеннан. В 1910 году Брешковская писала американскому другу из очередной ссылки, что помнит их встречу, «словно это было вчера». Она рассказала ему, что очень смеялась, когда, читая книгу, дошла до того места, где он предрекал ей смерть в Селенгинске. По ее признанию, она много раз перечитывала эти строки, всякий раз испытывая сильное желание снова повидаться со ставшим знаменитостью автором «замечательной», по ее мнению, книги. Даже молодежь, как отмечала Брешковская, так часто склонная забывать или вообще игнорировать историю, знала эту книгу и имя ее автора. «Несмотря на все ужасы, через которые прошла Россия, – продолжала она, – переведенная на русский язык книга читалась, а те, кто лично знал автора, вспоминали о нем с чувством глубокой благодарности». Бершковская выражала надежду, что Кеннан бодр и полон сил, как и прежде.⁷⁸

Журналистское расследование Кеннана оказалось долгим. По окончании путешествия по Сибири он провел еще много месяцев в Санкт-Петербурге и в Лондоне, где собирал дополнительную информацию и встречался с известными политиками, например, с анархистом князем Кропоткиным и с Сергеем Кравчинским, революционером, более известным как Степняк-Кравчинский. И только в августе 1886 года, через 15 месяцев после отъезда, Кеннан вернулся в Соединенные Штаты. Его репортаж вылился в 29 статей, над которыми автор работал довольно долго. Первая из них появилась в мае 1888 года в газете Century, которая, собственно, и заказала ему этот репортаж. Публикация статей продолжалась из месяца в месяц с некоторыми перерывами вплоть до октября 1891 года. Успех не замедлил себя ждать, и он был огромным. Журнал, известный защитой традиционных американских ценностей, даже был вынужден увеличить тираж[133], чтобы не обмануть ожиданий читателей. В декабре 1891 года все очерки репортера были собраны в книгу «Сибирь и ссылка», которая стала авторитетнейшим источником для изучения российской пенитенциарной системы. Книга Кеннана быстро перестала читаться как обычный репортаж. В этом ее судьба напоминает судьбу другого произведения, «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, которое появится почти веком позже.⁷⁹ Несмотря на всю непохожесть этих произведений, между ними есть сходство – обе они воспринимались как обобщенный портрет России.

Можно сказать, что в англо-саксонском мире существовало два образа России – до и после выхода книги Кеннана. Впоследствии ни один рассказ о путешествии в Сибирь не обходился без ссылки на книгу Кеннана – хвалебной или злобной. Больше того, отныне на любое упоминание Российской империи или же Сибири ложилась тень каторги.

Книга Джоржа Кеннана, став классикой, изменила образ царской России, который был в американском обществе до ее появления очень лестным. Не меньшее, если не большее, впечатление производила и страстная убежденность Кеннана, благодаря которой репортаж получал особое звучание. Книга, вышедшая после публикации серии отдельных очерков, была продана почти миллионным тиражом.⁸⁰ Лекции Кеннана, с которыми он исколесил Америку, также собрали добрый миллион слушателей. Более 800 лекций, от Нью-Йорка до Калифорнии, включая Бостон, Средний Запад и Колорадо, собиравших по 1 200 или по 1 500 человек! Как далеко осталось начало его ораторской карьеры, когда послушать вернувшегося из Сибири путешественника приходила лишь горстка фермеров! Впрочем, Кеннан сохранил некоторые старые приемы: он появлялся перед слушателями в арестантской одежде, звякая кандалами, как раньше – в мехах, которые символизировали ледяную пустыню, где он скитался. И неважно, что кандалы полагались каторжникам, а лекции, которые он читал с большим вдохновением, были посвящены политическим заключенным, как правило, жившим на поселении под надзором полиции. Нужны были эмоции. Мы, к сожалению, не можем посмотреть записи этих спектаклей, которые он давал в выматывавшем темпе, порой ежедневно. Остается лишь обратиться к отзывам американской прессы или к свидетельствам того времени. Они единодушны. «Можно изучить сотни пересказов сути лекций, – пишет Фредерик Тревис, биограф Кеннана, – и почти не встретить даже намека на критику стилистики Кеннана. Как оратор он очаровывал всех».⁸¹