Сибирская эпопея

О том, как расставались эти двое случайно встретившихся героев нашего рассказа, поведал один из близких друзей Екатерины, Егор Лазарев, тоже входивший в эсеровское руководство. По всей вероятности, он основывался на воспоминаниях ссыльной[132]: «Прощаясь с нами, Кеннан со слезами на глазах поклялся, что отныне он посвятит всю свою жизнь, дабы загладить свой невольный грех – то зло, которое он причинил русской демократии, защищая преступное русское правительство и набрасывая тень на благородство русских «патриотов», как он их называл».⁷⁴ Со своей стороны Кеннан восхищался величием собеседницы, с которой распрощался. «Она с мужеством смотрела на свое ужасное будущее и с несокрушимой верою – трогательной и геройской – ждала неизбежного торжества свободы на своей родине. “М-р Кеннан, – таковы были ее последние слова, обращенные ко мне, – мы можем умереть в ссылке; за нами могут умереть в ней наши дети и дети наших детей, но что-нибудь выйдет из этого!”»⁷⁵

Екатерину Брешковскую ждали новые испытания. После восьми лет одиночества в «мертвом городе Селенгинске»⁷⁶ она получила разрешение передвигаться по Сибири. Затем последовали годы эмиграции в Швейцарии и Париже, откуда она руководила подпольной печатью своей партии и воспитывала кадры для нелегальной работы, которые затем отправлялись в Россию готовить революцию. В конце концов она вернулась на родину.

Наступил 1907 год. Россия только вышла из ужасных событий 1905 года, и власти решили раз и навсегда разделаться с профессиональной пропагандисткой, которой уже шел седьмой десяток. Приговор был не только приговором. Это была страшная кара – пожизненная ссылка на реку Лену, в самую холодную часть Сибири. Она провела там семь лет – до освобождения Временным правительством после февральской революции. Несгибаемая революционерка возвращалась в ореоле славы. Она с триумфом доехала по Транссибирской дороге до Санкт-Петербурга. На всех станциях собирались толпы солдат и крестьян, чтобы взглянуть на нее. «Сегодня, 20 апреля 1917 года мой вагон везет меня на Москву и дальше. Когда остановится мое движение по великой стране – я не знаю. Очень может быть, что пророчество старого друга – Каракозовца оправдается: “суждено тебе умереть в походах твоих”».⁷⁶ В Петербурге ее встречала огромная толпа с красными флагами. Люди пели «Марсельезу». Они заполонили все прилежащие улицы и Невский проспект – до Николаевского вокзала. Новый премьер-министр социал-демократ Керенский обнял ее. В помещении вокзала, ранее предназначавшегося для царской семьи, ее ждал потрясающий прием. «Не думаю, что была хоть одна невеста, которая получила бы столько цветов», – взволнованно крикнула она толпе.⁷⁷ Пришел ее звездный час. Современники окрестили ее «бабушкой русской революции». Но очень скоро пожалели о своем энтузиазме. Бабушка оказалась железной. С октября 1917 года, когда большевики силой пришли к власти, несгибаемая старуха вернулась к активной деятельности. Она осудила государственный переворот и крестьянскую политику большевиков. Несколько месяцев легальной политической деятельности остались позади. И вот опять она в оппозиции, теперь уже новой власти. Подполье, бегство и в конце концов эмиграция. «Бабушка русской революции» умерла в 1934 году в Чехословакии в возрасте 90 лет. Она так и не сложила оружия. «Что-нибудь выйдет из этого!» – так вроде бы сказала она Кеннану, прощаясь с ним на пороге своей сибирской обители. Ее упорная борьба длиной почти в век, 30 лет каторги и ссылок могут показаться бессмысленными. Большевики уничтожат ее партию, подвергавшуюся преследованиям со стороны царской полиции. Крестьянство, которому она посвятила свою жизнь, попадет в жернова коллективизации, оказавшейся не лучше крепостного права. Екатерина Брешко-Брешковская, урожденная Вериго, всегда оказывалась по ту сторону Истории, где оставались проигравшие и мученики.