Сибирская эпопея

Следовало бы продолжать реформы, довести до конца мероприятия, начатые в 1965 году, а в нефтяной промышленности вкладывать экспортные деньги в развитие новых технологий. Но время ушло. Автор реформы был уже пожилым и больным человеком, его влияние уменьшалось с каждым годом. Бывший единомшленник Косыгина Брежнев не хотел трогать хозяйственную систему, о неустойчивости которой он, вероятно, догадывался. Теперь он стремился только к сохранению стабильности. Ирония истории: поговаривали, что наследник Хрущева сидел на телефоне, требуя отчета об урожаях, ожидавшихся в каждой области.

Вместо попыток укрепить шаткое здание экономики, вместо новых действий, что, вероятно, вызвало бы новые конфликты внутри системы, руководство партии и ее Генеральный секретарь заранее выбрали путь ухода от проблем. Сибирское черное золото обеспечивало их спокойствие. Зачем предпринимать усилия по основательной реорганизации неэффективных колхозов и совхозов, если чудодейственная валюта позволяет закупать недостающие зерно, корма, мясо и молочные продукты? Легкая промышленность развалена? Сибирских нефтедолларов хватит на покупку обуви, одежды и мебели, которые нужны потребителям. «И я, и многие мои коллеги в конце 70-х – начале 80-х годов не раз думали, что западносибирская нефть спасла экономику страны»,¹⁰⁶ – так академик Георгий Арбатов описывал общее состояние умов советской политической элиты. Нужно ли спешить восстанавливать строительный сектор, находящийся в ужасающем состоянии, если можно пригласить финских, югославских или шведских рабочих? Системой завладела головокружительная иллюзия легкости.

У этого явления есть свое название. Оно называется «голландская болезнь» (dutch disease) в память о болезненном опыте Нидерландов после открытия на их территории месторождений природного газа в 1960-х годах. Диагноз прост: когда государство слишком сильно зависит от своих сырьевых ресурсов, нарушается экономический баланс, и здесь больше минусов, чем плюсов[178]. Эта болезнь – своего рода закон легкости, применимый к целой экономике. Обычно носителями вируса являются нефть и газ. В Сибири эта болезнь проявилась очень ярко.

Ее симптомы не всегда были очевидны. Николай Байбаков, старый соратник Косыгина, стоявший во главе Госплана, мог убедиться в этом на горьком опыте весной 1975 года, когда он направил руководству партии докладную, больше похожую на крик о помощи. Он писал, что страна уже не управляет своей экономикой. СССР впал в зависимость от нефтедолларов, государство прибегает к легким решениям за счет импорта и неправильно вкладывает средства. Нужно реагировать незамедлительно. В посвященной Байбакову биографической книге приводится рассказ о реакции Политбюро, высшего партийного органа, на его выступление. Слово взял сам Брежнев: «Товарищи, Госплан представил нам материал. В нем содержится очень мрачный взгляд на положение дел. А мы столько с вами работали. Ведь это наша лучшая пятилетка».¹⁰⁷

Советскую экономику лихорадило, и голландская болезнь распространилась по стране незаметно. Нефтедоллары, достававшиеся сибирякам такой дорогой ценой, стали решением всех проблем и лучшим аргументом за отсутствие реформ или реального развития. В том числе в самой Сибири, для которой эта болезнь стала проклятием. Предполагаемая пора долгожданного вознаграждения стала порой упущенных возможностей.

В 1980-е годы Советский Союз вступил без фанфар и барабанов. Всем хватало такта, чтобы не напоминать об обещаниях идеального общества, которые в свое время раздавал Никита Хрущёв. Экономика внутри страны стагнировала, и уровень жизни удавалось поддерживать за счет импорта товаров и услуг, который оплачивался нефтью и газом. Кремль вернулся к дурным привычкам прошлого и выжимал из нефтегазовой промышленности дополнительные миллионы тонн, необходимые, чтобы закрыть постоянные дыры в государственном бюджете. «Вертушка», красный телефон, который установили на столе руководителя Главтюменнефтегаза Виктора Муравленко, с приходом команды Косыгина использовалась Кремлем для непомерных требований. Позднее Муравленко вспоминал о подобных разговорах: «Это Алексей Николаевич [Косыгин, председатель Совета министров]. С хлебушком плохо – дай 3 млн тонн сверх плана».¹⁰⁸

Недавно рассекреченные архивные документы дают представление о том, насколько верхушка государства была поражена «сибирской болезнью». Так, в протоколе заседания Политбюро от мая 1984 года приводится выступление Николая Тихонова, сменившего Косыгина на посту председателя Совета министров: «Нефть, которую мы продаем в капиталистические страны, идет, главным образом, на оплату продовольственных и некоторых других товаров. В связи с этим, видимо, целесообразно при разработке нового пятилетнего плана предусмотреть резерв для возможной дополнительной поставки нефти в количестве 5–6 млн тонн за пятилетие».¹⁰⁹