Сибирская сага. Афанасий Бейтон

– Как же быть, Иван Васильевич? Погубит Федор свою душу. На мне грех будет лежать!

– Эх, капитан, язык наш выучил, а плохо еще ты русское слово понимаешь, – усмехнулся воевода. – Я знать о ваших делах не знаю. Но сильный воин, коли он к каравану прибьется да в верности мне присягнет, в Томске сгодится. Понял, Бейтон?

У капитана от радости и благодарности засвербело в глазах. Он привык к резкому и веселому Федору.

– Я понимаю, – от растерянности стал корежить речь сильнее обычного Альфред. – Вы мой… Вы наш спаситель. Я буду верный сольдат.

– Ну и ступай. Дел еще много. А мне с недругом твоим попрощаться нужно, с князем Буйносовым, да помолиться на дорогу.

Бейтон почти бегом пустился к дому, где его уже поджидал Федор. Решили так. Федор идет «на охоту», там и «пропадет». Разрешение от воеводы-князя уже получено. А через день в условленном месте корабли Бутурлина будут ждать его. На прощанье Бейтон дал Федору несколько тряпок и чью-то рубаху в пятнах крови (правда, свиной, но кто ж разберет) – чтобы княжьи слуги, коли будут искать, нашли следы смертоубийства. А разбойники убили или звери дикие – пусть уж князюшка гадает.

Оставшись один, Бейтон еще раз проверил, все ли готово к отплытию и пошел к себе. Завалился на заправленную кровать и задумался. Опять воля. С позиции нормального человека, каким считал себя капитан, жизнь Федора была совсем не плохой. Он сыт, обут, одет и даже вознесен над другими. В той же Москве так жили – или мечтали так жить – тысячи людей. Так живут многие дворяне. Да и бояре при монархе.

Только вот русскому мужику так жить тошно. Все эти блага для него – ничто. И не права ему нужно, а воли. Жить так, как «Господь вразумит». Быть не сытым, наряженным слугой, а… самим собой. Это – очень важно. Бейтон чувствовал, как начинает пропитываться этой самой волей. Ведь это не обязательно поле и конь. А огромная река, медленно несущая свои воды между поросшими лесом сопками, корабль, свободно плывущий по ней – разве это не воля? Да неважно – где, как? Важно наполнение мира собой, осознание единства мира и людей, тебя окружающих, единства с той самой внутренней сущностью, что живет в человеке, составляя в нем человеческое. А без нее человек – только наряженное в одежды животное.

Хорошо сказал. Самому понравилось. Жалко, что не пошел он по совету родителя изучать богословие, а бежал на войну. Может, мудрствовал бы сейчас за кафедрой в Кенигсберге или Берлине.

Капитан не заметил, как глаза закрылись, а душа воспарила в те самые сферы, где царит воля. Утро наступило до обидного быстро. А с ним – и еще один хлопотный день. Впрочем, похоже, последний день в городе Тобольске. Оружие, порох и припасы давно погружены на корабли, оборудовано место для воеводы, для офицеров, для прочих людей, продумана защита.

После обеда, наконец, отчалили. Впереди лежал долгий путь по Иртышу, и ждало еще более трудное плавание по Оби. Впереди были опасности, возможные нападения. Впереди был еще неизвестный и загадочный Томск, Томский разряд – огромное пространство, целый мир, еще не освоенный людьми. Почему-то от осознания огромности этого мира – с его редкими деревнями и острогами, еще более редкими городками – сладко сжималось сердце. Что там будет? Как там будет? Не знал ни капитан, ни кто-либо из его спутников. Но там, там будет жизнь – яркая и яростная, такая, на которую у них хватит сил. Эту жизнь они сделают себе сами, по своей воле.

Глава пятая. Томск

Бейтон, верный Федор и десяток казаков объезжали томскую крепость. Незадолго до их приезда бывший томский воевода, нелюбимый томичами князь Осип Щербатов, начал возводить на месте сгнившей и развалившейся ограды новые укрепления. Строил ее местный умелец – Петрушка. Хорошо строил. Стены деревянные, но дерево крепкое, мореное, покрыто глиной. Такое сразу не зажжешь стрелой. Внутри стены полые, по типу клетей построены. Внизу – узкие бойницы для пищалей. Вверху – галерея для воинов. Между собой клети железными полосами скреплены. А для верности деревянная основа стены глубоко зарыта сваями в землю. Высота невелика – локтей пятнадцать-двадцать, где-то три человеческих роста. Но ведь и штурмовать их будут не мастера осадных баталий, а кочевники на конях. В городе шесть башен. Четыре – глухие – по углам, а две – проезжие.

Сильная крепость. Только Бейтон задумал ее усовершенствовать. После того, как в местной кузне удалось привести в порядок большую часть оружия (уже бывшего и собранного и привезенного капитаном), в Томске оказалось двенадцать пушек и три полные сотни исправных мушкетов. Это – серьезная огневая мощь. Но для ее правильного использования желательны стены не прямые, как было принято в сибирских острогах, а бастионами, как было на голландских чертежах. Вот и объезжал капитан стены, приглядывая места, где завершалось строительство бастионов.