Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Император Леопольд – двоюродный брат Людовика Французского, но при этом – полная его противоположность. Если французский король, не будучи сколько-нибудь способным к воинской стезе, мнит себя великим полководцем, то Леопольд, от души стремящийся к миру, по судьбе являет собой образец правителя-воина, вкладывающего шпагу в ножны только для того, чтобы взять мушкет. Реванш за недавнее поражение в мировой бойне стал его навязчивой идеей.

Различались двоюродные братья и внешне. Леопольд был только что не безобразен: костистое лицо с непропорционально большим лбом, слишком длинные руки и ноги. В отличие от Людовика, женщин он избегал, а сильные и не дай Бог красивые мужчины при императорском дворе не задерживались. Людовик хотел быть не просто первым, но единственным. Только в таком варианте он ощущал себя комфортно.

В то же время Леопольд был талантливым музыкантом, покровителем наук и искусства. С учеными, в отличие от политиков и военных, он общался не по обязанности, но с радостью всячески подчеркивал свое к ним расположение.

В принципе, для австрийцев предложение русского монарха крайне выгодно. В турках здесь видят не только извечную угрозу для империи, но и союзников Франции. Только сегодня выбор непрост. В Венгрии разгорается восстание, требующее присутствия войск, а на севере назревает война со шведами и самими французами.

Позлословив о Габсбурге и его политике, друзья с громким пением промаршировали до Хофбурга, где и расстались в самом приятном состоянии духа. С тех пор встречи с Отто (далеко не столь частые, как хотелось бы, поскольку к своим обязанностям Бейтон относился трепетно) стали светлым пятном в венской жизни. Переговоры шли своим неспешным ходом, а жизнь – своим. Но внезапно неторопливое и пестрое течение венского бытия Бейтона, посольства, да и всего города было нарушено.

В тот поздний июльский вечер друзья вновь решили воздать должное венским кабачкам, расположенным близ дворца. В самом благодушном настроении, слегка разморенные летней жарой, которая только собиралась сменяться вечерней прохладой, они шли, неторопливо обсуждая жизнь, мир и его несовершенство. Отто рассказывал о своих последних похождениях – столь бурных, что он до сих пор ощущает некий дискомфорт внизу живота и подмышками. Бейтон посмеивался над бахвальством друга. Внезапно человек, шедший несколько впереди них, остановился, зашатался и со стоном сполз на землю. Бейтон бросился к упавшему. Но стоило ему склониться над телом, как он невольно отшатнулся. Ошибиться было трудно. Чума!

Это слово, вырвавшееся из уст Бейтона, казалось, всколыхнуло все вокруг. Улица мигом опустела. А Бейтон все стоял возле умирающего или уже умершего человека, не в силах справиться с овладевшим им ужасом. Отто пытался увести его. Пока Бейтон силился справиться с дрожью и холодом внутри себя, в конце улицы по мостовой загрохотала повозка с какими-то одетыми в темные балахоны людьми. Они подъехали к телу, неторопливо взвалили его на груду таких же тел, уже покоящихся на деревянном помосте, и скрылись за поворотом.

– Пойдемте, друг мой, пойдемте, – настойчиво говорил Отто. Наконец, Бейтон смог справиться с холодом. Они устремились к Хофбургу. Бейтон, едва добравшись до своих покоев, кликнул денщика, приказав наполнить ванну горячей водой, снял всю одежду и бросил ее в камин. Пока денщик сжигал мундир и белье, офицер долго и со всем старанием тер себя в ванне щелоком, молясь о том, чтобы страшная гостья миновала.

Ночь прошла трудно. Он то забывался недолгим сном, то вновь и вновь просыпался, вспоминая о чуме. Утро не принесло облегчения. Город гудел десятками колоколов – от колокольни Святого Стефана до маленьких окраинных церквей. Где-то за стенами горели костры. Видимо, жгли тела умерших венцев. После заутрени прибежал человек от Бутурлина: посол срочно требовал к себе Бейтона. Тот поспешил одеться и прибыть в покои боярина (благо, расположены они поблизости).

Бутурлин пребывал в том же состоянии, в котором вчера был сам Бейтон. Подполковнику пришлось довольно долго стоять у двери, пока боярин, наконец, поднял голову и заметил вошедшего:

– А, Афанасий Иванович, вот такая беда у нас случилась, – невесело проговорил он. Нужно срочно собирать поезд и уезжать из Вены.

– А как же переговоры, Иван Васильевич?

– Какие тут переговоры, – оборвал его Бутурлин – Ночью весь двор во главе с императором покинул Хофбург и Вену. Да и то: не начнут они войну, когда в Австрии чума, а в Угории их крестьяне бунтуют, хуже нашего Стеньки. Бежать нам надо, брат. Бог даст, хоть сами живыми будем.

– Я понял, Иван Васильевич. Пойду, распоряжусь.

– Давай, Афанасий Иванович, чтобы послезавтра мы уже выехали. Расстарайся.