Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Сватали его постоянно, хоть женщин и не хватало. Только все это было как-то не нужно. Естество успокоить – так на то доступные красавицы водились. А замены Арине быть не может на этом свете. Его Арине. Сватов он с подарками и честью выпроваживал. Про себя говорил, что старый уже. Хотя стариком себя тогда не чувствовал. Только не хотела судьба оставлять его в счастье. Казалось бы, уже столько выпало на его долю – пора бы уж остановиться, так нет.

Все нарастало как-то небыстро, но уж больно в одну сторону. Хотя, может, это сейчас ему так видится. Сначала в Москву вызвали князя-воеводу. Нового пока не было слышно. Его службу решили разделить между городским и казачьим головами. Городской голова ведал делами мирными, а Бейтону достались военные. А военные дела стали идти все труднее, все как-то не так. Уже не одно десятилетие на реке Амур было немирно. Отправил туда якутский воевода своего доверенного человека – Ерофея сына Павлова. Человечек тот жадным до чужого добра оказался: не государевым словом, а саблями и огненным боем добывал ясак. А земли те были непростые: тамошние инородцы были данники и родственники могучему царству Цинь, или маньчжурам. Тогда и началось. Местные инородцы бежали вглубь царства, оставляя пустую землю. Тунгусы и браты восставали, жгли остроги. Отряды богдойцев – тех же маньчжуров – стали появляться на Амуре-реке, осаждали остроги, жгли пашни. В конце концов, Амур и вовсе опустел.

Несколько выправилась жизнь, когда из Илимского острога на Амур бежали казаки с пятидесятником Никифором Черниговским. Тот был казак лихой и умный: смог с тунгусами и другими местными людьми дружбу свести, вместе маньчжур тех богдойских вытеснил; ясак собирал за защиту необидный. За тот ясак вышло ему полное прощение. Только вот опять собираются с силой маньчжуры: поставили крепость земляную, постоянно тревожат набегами станицы и деревни. Даже до Нерчинска – хорошо укрепленного острога – доходят. На Амуре, в Албазинском остроге, воеводой сейчас сын боярский Алексей Ларионович Толбузин; у него три сотни казаков. Немного больше сил в Нерчинском остроге – с ними и от маньчжур обороняться, и от воровских казаков, и от немирных инородцев.

Бейтон тогда написал прошение к воеводам Томска и Тобольска с просьбой о помощи. Маньчжуры нападали тысячами. Казаков же было – в хорошем варианте – лишь несколько сотен. Из Тобольска тогда прислали весточку, что формируют приказ казаков, полк пятисотенного состава. И в один далеко не радостный момент этот полк очутился под Енисейском.

Тот день Бейтон до сих пор вспоминал недобрым словом. Казаки от разбойников с большой дороги не очень отличались: оборваны, голодны, кони худые, оружие – страшнее чумы… Увидев богатый острог, решили тобольцы пограбить. Но не тут-то было: трепку им Бейтон задал такую, что через полчаса пощады запросили. Ему тогда бы отправить их подобру-поздорову в Нерчинск, так нет – офицер в нем проснулся. Казачков пожалел, велел обучать их, оружие в порядок приводить, кормить, как своих.

А месяца два спустя сам же и повел их в Нерчинск. Не хотелось. Да только в жизни все одно к одному цепляется. Уже свои казаки стали на пришлых людей косо смотреть, того и гляди сцепятся. А идти с кем-то другим кроме «полковника Афанасия Ивановича» те отказывались. Наскоро простившись с Федором, поручив его заботе детей и все имущество, Бейтон отдал приказ выступать. Эту дорогу Бейтон запомнил на всю жизнь.

* * *

Уже больше месяца шел табор, который по какому-то недоразумению считали полком, идущим на помощь отдаленным острогам, осаждаемым богдойцами. Конечно, того бедствия, что было на пути в Енисейск, Бейтон не допустил: припасов взяли вдоволь, да и по пути не раз пополняли запасы у данников или в острогах, мимо которых проходили. Но наладить настоящий военный порядок Бейтону так и не удалось. Отряженные им в караул казаки засыпали, громко разговаривали, палили костры. Столь же беззаботно вело себя и маршевое охранение.

Кроме положенной (и вытребованной Бейтоном) хлебной части, казачки умудрялись разживаться в пути и медовухой, что было еще одной головной болью для полковника. Он кричал, ругался, порой дрался. Но ничего не помогало. С ним не спорили (не решались), но и выполнять его распоряжения не спешили. Пока полковник был рядом, порядок еще соблюдался. Но стоило ему отойти, как все возвращалось на круги своя. Немного спасала сотня из енисейских казаков. На особо опасные задания Бейтон старался ставить именно своих людей, хоть и считал, что это неправильно. Именно порядок на марше, в лагере и в бою позволял енисейским казакам почти без потерь возвращаться из походов. Теперь же беспечность должна была аукнуться.