Сибирская сага. История семьи

От папы по-прежнему не было писем, но деньги нам все-таки выплатили, объяснив задержку тем, что не могли нас найти. Мама уже устроилась на работу на ипподроме. Там находилась государственная конюшня племенных лошадей — «стратегический запас» нашей страны, как говорил дядя Володя. В той войне лошади тоже воевали. Дядя Володя был директором конюшни, поэтому его не брали на фронт. Некоторые лошади были очень знаменитыми, настоящая гордость страны. На ипподроме за ними ухаживали лучше, чем за детьми, любили и берегли их все, кто с ними работал.

Как-то вечером мама сказала мне:

— Не скучай, я сегодня ночью буду дежурить в конюшне. Там должен родиться жеребеночек. Не бойся, спи без меня.

Я долго не могла уснуть, меня не покидал страх потерять маму. Наконец я встала и пошла к конюшням. Увидев, что почти все жители ипподрома стоят там, я испугалась и побежала искать маму. А когда увидела ее, улыбающуюся и счастливую, успокоилась. Мама сказала:

— У нас родилась маленькая черненькая кобылка!

Толпа ликовала. Все радовались, что роды прошли благополучно, а утром очень серьезно решали вопрос, как назвать новорожденную кобылку. Это был не просто жеребенок, а дочь знаменитых рысаков! Существует правило: в начале и середине имени породистой лошади должны стоять начальные буквы имен родителей. Это очаровательное существо назвали Ночка, и на многие годы она стала любимицей тех, кто когда-то с волнением ожидал ее рождения.

* * *

Вскоре после того как мама приехала из дальней деревни, дядя Володя выделил нам комнату в доме, где была контора. Рядом, в такой же комнате, жила эвакуированная бабушка. Она очень хотела жить с нами одной семьей. Даже купила двух курочек и держала их летом на улице, а зимой под столом в коридоре между нашими комнатами. Яйца, которые несли куры, она отдавала маме для меня, иногда кормила меня кашкой или супчиком, который варила из травок, заправляя тем же яйцом.

Однажды, когда мы еще жили у тети Али, мама мыла пол и нечаянно задела комод, на котором стояло зеркало. Мы всегда возили его с собой, бережно упаковывая. Оно было небольшое, очень красивое, из толстого стекла, обрамленное резьбой. Его когда-то на день рождения маме подарил папа, сказав:

— Я хочу, чтобы ты себя видела в нем всегда такой же красивой, как сейчас!

До сих пор очень отчетливо помню все, что произошло в этот момент. Я стояла у двери, и вдруг как будто кто-то поднял это зеркало и бросил на середину комнаты. Мне казалось, что оно летит очень долго. Зеркало медленно опустилось на пол и тут же разлетелось на мелкие кусочки. Мама на миг замерла, потом закричала:

— Убили моего Петку!!! — Петкой звала папу моя бабушка — папина мама.

На полу лежали мелкие осколки зеркала в луже разлившейся воды. Мама опустилась прямо в эту лужу и громко, по-бабьи, завыла, раскачиваясь из стороны в сторону. Мне казалось, что она так сидела и плакала целый день, пока кто-то из взрослых не поднял ее с пола и не увел. Ее уговаривали:

— С чего это ты взяла, что Петю убили, зачем выдумываешь?

Мама никого не слушала, только шептала:

— Убили, убили, убили…

От папы не было вестей. На все запросы маме никто не отвечал.

В конце лета все жители ипподрома убирали с бахчей арбузы и дыни. Я осталась дома одна. Принесли почту. Маме пришло письмо в конверте, а не привычный фронтовой треугольник. Тетя Аля вскрыла конверт. На бумаге с печатями и штампами скупые слова: «Ваш муж Тетерин Петр Евстафьевич пропал без вести». Я не понимала, что это значит. Тетя Аля ничего мне не сказала, но по ее щекам потекли слезы. Я схватила письмо, выбежала на дорогу, по которой приезжали нагруженные арбузами и уезжали пустые машины и специальные повозки с высокими бортами, и стала ждать, пока кто-нибудь поедет в поле. Подъехал мальчик на подводе, я села к нему на скамеечку, и мы отправились к полю, где работала моя мама.

…Я бежала по полю, давя переспелые мелкие арбузы, которые подворачивались мне под ноги, и не замечая этого. Я размахивала письмом и что есть силы кричала:

— Папа живой, мой папа живой…

Увидев меня, мама тоже побежала мне навстречу. Я отдала письмо, продолжая кричать:

— Папа живой, только он пропал без вести, ведь здесь не сказано, что его убили!

— Глупенькая, — мама крепко обняла меня, — ничего ты не понимаешь… Поезжай домой, телегу уже нагрузили.

Посадила меня на скамеечку, положила письмо в карман плащика, который всегда брала с собой на случай дождя, и вернулась на поле.

Вечером, когда мама пришла с работы, она показалась мне чужой. Безразличная ко всему, с тусклыми глазами, она двигалась медленно, шаркая ногами по полу, не разговаривала со мной, не гладила меня по головке, не целовала, приговаривая, как обычно, «моя Гуленька». Бросила плащ на ящик у входа, сняла грязные туфли, скинула косынку на пол и, не умывшись, с грязным лицом и руками бросилась на кровать ничком. Время от времени мама вздрагивала, но я не слышала, что она плачет. Я тоже молчала. Присела на плетеный круглый коврик около кровати и стала ждать, сама не зная чего. Ждала очень долго, пока не уснула.