Сибирская сага. История семьи

Проснулась я ночью на маминой кровати. Было темно. Кто-то разговаривал рядом. Я прислушалась — это были мама и эвакуированная бабушка, наша соседка. Бабушка говорила, мама только иногда произносила: «Господи, какой ужас!» Я застала уже конец разговора, многое не смогла разобрать, но поняла главное. Бабушка рассказывала про свою жизнь, как под старость лет осталась одна, потеряв всю семью во время налета немцев и сына на фронте.

Бабушка уговаривала маму не убиваться так.

— Ты молодая, красивая, все умеешь по дому, работящая. Девчушка у тебя славная, всё не одна. У тебя все еще впереди, найдешь свою судьбу. Послушай старую женщину, если встретишь хорошего человека — выходи за него. Воспитывать ребенка одной ох как трудно! А ты ведь еще хочешь дать ей образование. Одна ты не потянешь. Сейчас об этом говорить смешно, а война все равно когда-нибудь кончится. Тебе и Люсеньке надо выжить. Наберись мужества — переживи эту потерю. Не надо, чтобы было как со мной. На мне мой род кончится…

Потом она встала и сказала маме:

— Пойдем. У меня там под одеялом бидон с теплой водой. Я тебе полью, ты помоешься. Нехорошо утром грязной идти на работу.

Они ушли. Я поняла — у меня нет больше папы. Он больше никогда не придет к нам. Очень сложно было понять, как это — больше нет? А где же он тогда?! Совсем как раньше, когда я была совсем маленькая и мне пытались объяснить, что моего Маркиза больше нет, что он умер, я никак не могла принять это. Как это — мой папа жил, любил маму, меня; так же, как и я, о чем-то думал, что-то знал, — и всего этого нет? Куда же все подевалось?

К слову, этот вопрос интересовал не только меня. Когда мы, дети, собирались вместе и нам надоедало играть, мы садились тесной кучкой и кто-нибудь рассказывал истории с печальным концом. Мы задавались вопросом: «Это как — умер? Что ли, он уже никогда-никогда не будет? А где же он тогда будет?» Находился кто-нибудь из ребят постарше, кто уверенно говорил:

— Это все уходит в землю или переходит в воздух, на небо и на звезды. Наши папы, которые погибли, сейчас живут на какой-нибудь звезде и у них другие дети.

Сейчас, лежа в постели, я тоже думала об этом. Мне страшно не хотелось, чтобы у меня был другой папа, а у папы там, на звезде, были другие дети, а не я. Мне стало жаль себя — даже больше, чем папу, потому что я никогда не увижу его. Ведь я просто не смогу жить без него! Может, он и хочет любить других детей, но я не хочу любить другого папу. Мне нужен мой, самый лучший и любимый! Я никогда не предам его и не стану чужого дядю называть папой. Вот такое решение я приняла той ночью, самой трагической за всю мою еще коротенькую жизнь. Должна сказать, что эту клятву, данную самой себе, я никогда не нарушала.

Мама написала письмо моему дедушке Евстафию Лукичу и попросила заехать к нам, если будет путь в Минусинск. Прошло сколько-то времени. Мы с мамой были на конюшне у Ночки, я пыталась с ней играть. Прибежал мальчик и сказал, что мою маму спрашивает какой-то дяденька. Мама ушла с ним, а я должна была увести Ночку в стойло. Лошадка меня не слушалась, прыгала, мотала головой. Мне тоже хотелось поиграть, но я изо всех сил старалась быть строгой и грозно, как мне казалось, требовала идти на место. Вскоре Ночке самой надоело играть, и она решительно пошла в свое стойло. Я закрыла за ней дверь и ушла.

Дорога вела мимо дома тети Али. На крыльце сидел широкоплечий дядя с наполовину седыми волосами. Лицо его показалось мне очень знакомым. Я остановилась и стала смотреть на него, а он смотрел на меня. Потом протянул ко мне руки и сказал:

— Люсенька, внучка, что же ты не идешь ко мне?

Я быстро подбежала к нему, думая, что он сейчас схватит меня на руки, как папа, поднимет в воздух, поцелует. Но дедушка как-то неловко дотронулся до моей головы, так и не осмелившись погладить, а целовать и вовсе не стал. Я решила помочь ему, присела рядом, прижалась, ждала, что он меня обнимет. Он сидел неподвижно, печально глядя перед собой и не говоря ни слова. Я чуть не расплакалась из-за того, что дедушка мне не рад и не обращает внимания на меня. Пришла мама, передала дедушке какой-то сверток и еще письмо от тети Марии Вебер, вдовы дяди Шуры. Тогда я ничего не знала об этом письме — в нем было пересказано то, о чем написал папин фронтовой друг и земляк своим близким. Их отряд попал в окружение, отбивались несколько часов. У бойцов кончались боеприпасы. Немцы открыли по ним шквальный огонь. Погибли все, а папиного друга засыпало землей. Позже ему удалось выбраться и дойти до своих. Все это мама расскажет мне только через много лет.

Взрослые сидели грустные, почти ничего не говорили. Дедушка поднял голову, долго-долго смотрел на меня и сказал:

— А ты знаешь, она очень похожа на Петю и Катю. У нее глаза, как у Кати, — зеленые и блестят.

Посидел еще немного, потом со вздохом поднялся:

— Ну я пошел, мне пора, еще много дел. Прощайте. Не знаю, свидимся ли еще. Береги Люсю. Будьте здоровы.